Вадим Тарасенко - Фаворит из будущего [publisher: SelfPub.ru]

– Наука достигла больших возможностей во многих сферах, – медленно заговорил Ломоносов. – О здоровье человека мы знаем больше, чем Гиппократ и Авиценна. Но токмо есть ли уже знания, которые помогли бы императрице? – последние слова ученый сказал очень тихо.

– Так на то вы и ученый, Михайло Васильевич, чтобы нужные знания у природы забирать! – воскликнул Шувалов. – Мне ее лекарь Маунси сказывал, что у императрицы чрезвычайно воспалённое состояние. Так нельзя ли как-то убрать его? Вычистить из тела государыни? – сановник провел ладонью по столу, будто вытирая на нем пыль.

– Органы человеческие не похожи на бутылки, которые от пыли хозяйка вытирает, доставая из погреба, – тихо сказал Ломоносов. А воспаление, как я разумею, кровью разносится по всему телу и оно не токмо снаружи, но и внутри каждого органа есть. Да и само воспаление не есть пыль, тряпкой вытираемой.

В кабинете повисла тишина. Шувалов сидел, откинувшись в кресле и недовольно сжимая губы. Ломоносов, опустив голову, сверлил взглядом пол.

Чернышев увидел, направленный на себя взгляд фаворита.

– Ты, что скажешь? – произнес тот. – Можно ли что-то придумать, чтобы очистить тело государыни от воспаления?

Саша хотел пожать плечами и опустить голову, как Ломоносов, но неожиданно вспомнил слова своей мамы: „Если бы страну вычистить от всего дерьма, как я это делаю у себя в поликлинике! Насколько бы лучше мы жили“.

Это сочетание слов: „вычистить от всего дерьма“, „лучше“ и „жили“ сработали в голове, словно три яркие вспышки.

– Думаю, что можно… – тихо произнес Александр.

Эти три слова хлестнули его собеседников. Шувалов резко подался вперед, упираясь грудью в стол. Ломоносов вскинул голову.

– Токмо не все органы, а наиболее пораженные воспалением – кишки, – все так же тихо продолжал Чернышев. – Известно, что внутренне воспаление больше всего в них бывает, – парень просто фантазировал, стараясь сделать свои слова убедительней. – Ведь через них вся еда проходит. Она там разжижается, всякие газы выделяются, остатки пищи, которые вовремя не вышли, гнить начинают. Отсюда и воспаление.

– Как же ты, братец, кишки императрицины чистить собираешь?

Чернышев вспомнил мамины истории о разных пациентах, которым она делала промывку кишечника. Поэтому уверенно стал отвечать на вопрос:

– Надобно внутрь через анус впустить специальный раствор. Он все там вымоет и после выйдет естественным путем.

Его собеседники молчали, переваривая услышанное. Наконец раздался удивленный возглас любовника Елизаветы:

– Так ты что, хочешь государыни клистир сделать? Чтобы она в непотребную позу встала и в зад ей трубку вставит?! Ты ополоумел!

– Ни в какую позу Ее Императорскому Величеству становиться ненадобно будет. Она будет в кресле сидеть. Способ сей очень действенный. Там, где я жил, один купец сильно хворал. Желтизна по всему телу проступила. Рвоты были. Я ему пару раз сделал такое и полегчало. Желтизна пропала, лицо посветлело, рвоты прошли, – Александр врал напропалую. – До сих пор живой. А то уже хотели за батюшкой посылать, чтобы исповедовать.

– А где ты раньше жил? – недоверчиво спросил сановник.

– В Бахмуте, – твердо глядя в глаза Ломоносову ответил парень.

Тот утвердительно кивнул, не поднимая глаз на Шувалова.

– Где это? – тон Шувалова стал чуть приветливым.

Чернышев чуть не ляпнул: „На Донбассе“, но вовремя спохватился. В 18 веке такого географического понятия не существовало.

– В ста верстах от Белогорска, – пояснил он.

– Эко, братец, как далеко ты забрался. А ежели плохо с государыней нашей станет? Что тогда?

– Ничего опасного в этом нет. Кровь пускать намного опасней. Тут же и резать ничего не надобно. Запустили внутрь теплой водички, а потом она сама вышла. Сразу императрицы полегчение будет. Головой ручаюсь!

– Это, братец, точно, что головой. Надобно мне с Маунси переговорить. Что он думает.

– Маунси лечит нашу государыню, но проку мало. Вот и будет говорить, что нет никакого проку, что господин Потемкин предлагает. Ведь ежели у Потемкина получится, позор Маунси! В шею его гнать надобно! – на помощь Чернышеву неожиданно пришел Ломоносов. Он говорил тихо, по-прежнему, не поднимая головы.

Слова ученого, которому Шувалов всецело доверял, убедили вельможу.

– Ой, братцы, не знаю, – он поднял руки, словно сдаваясь. – Даже не знаю, как императрицы нашей скажу, что ей надобно взад вставлять что-то.

– Вы, Ваше сиятельство, скажите, что от этой процедуры не токмо лучше становится, но и цвет лица белее будет. Пудры никакой не надобно, – предложил Ломоносов.

– Ну, убедили, быть посему. Доложу Ее Императорскому Величеству. Сейчас отклоняюсь. А вы отобедайте у меня. Для вас мой повар приготовил чудо заморское – ананас! – с этими словами фаворит поспешил навстречу своей возлюбленной.

– Надеюсь, сударь, что Вы знали, что говорили, – тихо сказал Ломоносов Александру, когда они через полтора часа, после роскошного обеда, садились в карету.

– Моя мать этим занимается. Там, правда, специальные устройства нужны. Ну да ничего, что-нибудь придумаем.

Всю дорогу домой, под мерный цокот копыт и вздрагивание кареты на мостовой Чернышев думал, что ему делать с первоначальным планом, который он привел в действие при помощи Половцева и Герасима и который должен был вывести его на Екатерину, жену Петра Федоровича.

„Ну да ничего. Путь и он будет. Каши маслом не испортишь“, – Саша скользнул взглядом по уже стававшей привычной для него картинке за окном кареты – Санкт-Петербург 18 века.

Царское Село, Екатерининский дворец, 20 (31) июля1761 года

Человек живет разумом, а не инстинктами, в отличие от животного. Мысль банальная, но от этого еще более верная. Банальность – это ведь не только скучность, не интересность. Есть и вторая сторона медали – безусловная верность. Солнце восходит на востоке, камень всегда падает вниз, человек стремится к счастью. Это банальности. Но это и истины. Банальности – это аксиомы жизни. Они фундаментально верны и не требуют доказательств. Чтобы они перестали быть верными, нужно изменить сам мир. Чтобы две параллельные пересеклись, нужно искривлённое пространство.

Человек – существо разумное, поэтому понимает, что жизнь конечна и вечно продолжаться не может. Значит радости и удовольствия нужно получать здесь и сейчас. Конечно, можно утешаться о бессмертии души и опасаться Божьего суда. Но жизнь вот она, окружает тебя, до нее можно дотронуться, попробовать на вкус. Живем один раз и надо использовать ее на полную катушку.

Особенно удручает факт конечности жизни сильных мира сего. Они же могут получать все мыслимые удовольствия и радости – вкусную еду, дворцы, кареты, самых красивых мужчин и женщин. Но вот только пользоваться всем этим до бесконечности нельзя. В часах жизни есть завод и, в конце концов, сжатая при рождении пружина полностью выработает свой ход и стрелки остановятся. А как хочется хоть как-то подтолкнуть их еще! Хоть на год, месяц, день, час, миг. Того, кто сможет сотворить это, сильные мира сего готовы озолотить. Такие люди есть. Называются они придворными медиками.