Александр Тамоников - Лжедмитрий. Царская плаха

– Поглядим, но похоже, ты прав.

Тут тишину утра разорвал протяжный свист, и на дороге как из-под земли вырос детина в овчинном тулупе с оглоблей в руках.

Кони отшатнулись, всадники удержали их.

– Это кто же к нам пожаловал? – осведомился детина, поигрывая оглоблей как хворостинкой.

Силища в нем была большая.

Холодов чуть подался вперед. Отрепьев же сдал назад и развернул коня поперек дороги.

– К кому это к вам? – с усмешкой проговорил. – Что-то я поблизости никого, кроме тебя, не вижу.

– Сейчас все увидишь, путник.

Тут же на обочинах дороги появились по двое таких же крепких, бородатых мужиков с дубинами. Попадешь под удар, приятного мало будет.

Еще один выпрыгнул из сугроба сзади, в нескольких шагах от Отрепьева. У этого разбойника была сабля, он держал ее опущенной вниз. Это была оплошность.

Справа из рощи донесся хрипловатый, явно простуженный голос:

– Кого встретил, Лука?

Из-за деревьев по тропе, невидимой с дороги, к путникам шел, переваливаясь, мужик в распахнутой шубе, дорогой, явно с чужого плеча. На поясе у него висела сабля.

– Да вот, Усач, путники объявились. Один по виду из служивых, второй – чернец.

– Божий человек?

– Ага.

Разбойники окружили всадников.

Главарь выбрался на дорогу, встал рядом с детиной, который играл оглоблей.

– Кто такие? Откуда, куда путь держите? – спросил он, глядя из-под мохнатых бровей на Холодова.

– Издалека, едем в края неблизкие. А ты и есть тот самый Усач, о котором молва по округе ходит?

– Да, тот самый. Ладно, коли жить хотите, то прыгайте с коней, вытаскивайте из одежи, что есть ценного. Я сегодня добрый, отпущу!

– Как же! Ты отпустишь, от тебя дождешься.

– Ты говори меньше, путник, да сабельку-то брось, не сгодится она тебе. Вам с монахом, коли по-хорошему не желаете, ничего уж на этом свете не понадобится.

– Гляжу, смел ты в речах, Усач. А попробуй возьми!

Главарь хмыкнул и тут же рявкнул:

– А ну, ребята, бей их!

Холодов выхватил саблю и налетел на мужика с оглоблей. Тот не успел размахнуться, как рухнул в снег с разрубленной головой. Усач отпрыгнул в сторону.

В тот же миг Отрепьев пустил в ход кнут. Первый удар пришелся по бородатой физиономии разбойника, зашедшего с тыла, второй – по руке. Лиходей выронил саблю, закрыл ладонями рассеченное лицо. Григорий наклонился, схватил клинок, воткнувшийся в снег, отбросил кнут и развернул коня.

От неожиданности разбойники потеряли драгоценное время. Им надо было навалиться на всадников сразу со всех сторон, тогда ситуация была бы другая. Теперь же, когда двое из семи были выведены из строя, а главарь прыгнул в сугроб, против Андрюши и Григория оказалось четверо. По двое с каждой стороны дороги.

– Навстречу, Гриша! Руби левых!

Ох как не зря Андрюша в свое время научил Отрепьева владеть саблей с обеих рук. Тот переправил оружие в левую руку, пошел вперед, двумя взмахами положил на снег обоих разбойников и развернул коня.

Холодов так же легко расправился с двумя другими лиходеями.

Главарь шайки сидел в сугробе и ошалело хлопал глазами. Он очухался, встал, выхватил саблю.

Холодов остановил коня рядом с ним.

– Что, Усач, попал как кур в ощип?

– Зарублю, собака! – Главарь разбойников бросился на Холодова.

Отрепьев и не заметил движения руки Андрюши, увидел только, как разломился пополам череп Усача.

Холодов взглянул на Отрепьева.

– Живой, Гришка?

– А то!

Андрюша осмотрелся. Шестеро разбойников лежали на снегу. Только тот, у кого Отрепьев выбил саблю, гребя руками, как пловец, резво пробивал сугробы, стараясь уйти от этого страшного места.

– Ну уж нет, – проговорил Холодов.

Он прикинул, что конь по сугробам не пройдет, спрыгнул с седла и по пробитой дорожке поспешил за последним разбойником. Настиг быстро, ему не надо было разгребать снег.

Лиходей почуял сзади дыхание смерти, повернулся, поднялся. Его физиономия была рассечена ударом кнута, по бороде стекала кровь.

Он не просил о пощаде, загнанным зверем взглянул на Холодова, выдернул из-под тулупа нож и прохрипел:

– Ну, давай, иди, пес смердящий. Коли мне подыхать, то и тебе не жить.

Андрюша понял, что сейчас будет, и отстранился. Лиходей метнул нож, промахнулся и взвыл, как голодный волк. Удар сабли оборвал его.

Холодов вернулся к дороге, запрыгнул на коня и услышал голос Отрепьева:

– Как ты догадался, что лиходей метнет нож?

– Ему, Гриша, больше ничего не оставалось. Если только заколоть самого себя. А это не в повадках душегубов. А ты молодец. Не растерялся, как на подворье Романовых. Впрок пошел урок.

– Впрок, Андрюша. Что теперь делать будем?

– Как – что? Дальше поедем. Пакостей ждать больше не от кого.

– А этих тут оставим?

– Нет, с собой возьмем. Очнись, святой отец!

– Ну да, глупость сказал.

– Пусть полежат, на морозе не завоняют. Ты шапку потерял.

Отрепьев провел ладонью по волосам.

– Не заметил.

Он огляделся, увидел шапку, подъехал, поднял ее вместе с кнутом, саблю же разбойника забросил подальше в снег.

Через три часа всадники заехали на постоялый двор, притершийся к глубокому оврагу, за которым высился вековой лес. Служка лет пятнадцати принял коней.

Холодов и Отрепьев взяли с собой мешок с припасами и вошли в просторную комнату. За длинным столом без скатерти на лавках сидели шестеро мужиков. Перед ними стояли миски с нехитрой похлебкой, кружки с пивом. Они о чем-то говорили меж собой.

К новым посетителям подошел мелкий рыжий мужик, хозяин постоялого двора.

– Доброго здравия, гости дорогие. Проходите, присаживайтесь, места есть.

– И ты будь здоров, – произнес Холодов. – Как тебя звать-величать?

– Михайло Проня.

– Скажи, Михайло, у тебя отдельная комнатенка для нас найдется?

– Как не найтись. Для вас всего алтын.

– Не много ли будет? За половину курицу купить можно.

– Так то курица, а это комната. Теплая, засов изнутри.

– Ладно, – согласился Холодов, – алтын так алтын.

– Обедать тут будете или в комнату блюда принести?

– Здесь поедим.

Отрепьев тем временем подошел к красному углу, раздвинул занавески перед иконостасом и начал молиться.

– Откуда он? – спросил хозяин заведения.

– Тебе какое дело?

– Так спросил, гляжу, не слишком вы разговорчивы.

– А вот ты, Михайло, излишне болтлив.

– Так что подавать-то?

– Щи с курицей, остальное у нас с собой есть.

– У меня пиво есть.

– Квасу.

– Да, с тобой же монах. Щи, значит. Добро. И в комнате постелить. Этим жена займется.

– Спокойно у вас тут? – спросил Холодов.

– Когда как, бывает спокойно, а другой раз и драка завяжется. Особливо когда мужики выпьют без меры. Но вас это не коснется. Комнатенка малая, да отдельная.