Александр Тамоников - Лжедмитрий. Царская плаха

– Откуда тебе знать, как в Кремле?

– Оттуда. Бывал я там нередко. Коли бы ты знал, кому мне приходилось служить, с кем запросто речи вести, то спеси у тебя поубавилось бы.

– Чего ж ты такой важный до сих пор в холопах княжеских обретаешься?

– Не с тобой об этом говорить.

– Ну иди, поговори с боярином. Мой тебе совет, веди себя с почтением.

– Угу, конечно. Только учить меня не следует. Совет свой засунь себе сам знаешь куда.

Холодов вошел в большую залу, увидел седовласого мужчину с властным лицом, сидевшего в резном кресле.

– Долгих лет тебе, боярин. – Андрюша слегка склонил голову.

– И тебе долгих лет, холоп, – с насмешкой ответил Кошкин. – Докладывают мне, что вы ведете себя весьма вызывающе. Это вам не по чину и достойно наказания.

– Прикажешь выпороть?

– Могу и строже покарать.

– Я не знаю, какие у тебя отношения с князем Губановым, но наказывать ты будешь своих холопов.

– Все, кто на подворье, мои.

– Да? Ну тогда прикажи своим людишкам взять нас. Посмотришь, что из этого выйдет.

Холодов ожидал вспышки боярского гнева, но Кошкин вдруг улыбнулся и заявил:

– Молодец! Вижу, умеешь постоять за себя.

– Научен жизнью.

– Иван Петрович говорил мне, что ты у самой царицы Марии Федоровны доверенным человеком был, ее сына Дмитрия знал.

– Ну, а коли так, то что? О житье в Угличе не спрашивай, не скажу.

– Да мне и без тебя многое известно. Но речь не о том. Завтра вам в путь-дорогу.

– Во как? И кто так решил?

– Вы же не мои холопы. Князь Губанов и решил. Так что после утренней трапезы вам троим следует убыть на Москву. На дорогу отпущена неделя. В другое время и за три дня добрались бы, но сейчас это невозможно из-за проливных дождей. Как дойти, сам знаешь. На Москве сразу же на подворье князя Харламова, по столице не шастать. Там же будет и Иван Петрович. Все необходимое для дороги получите с утра перед отъездом.

– Нам бы денег, а то потратились вчистую.

– Денег дам тоже, сколько князь Губанов наказывал. Сегодня готовиться к отъезду и не задевать моих людей. Это может плохо кончиться.

– Да, для твоих людишек. Поэтому прошу убрать от нас Ивана Теребова. Мнит он из себя невесть что.

– Жаль, что вы не мои холопы.

– А то бы что? Прибил бы?

– Нет, Андрюша, приблизил бы, а остальных, кого имею, отправил бы лес рубить.

– Чего-то не пойму я тебя, боярин. Ты то гневаешься, то хвалишь.

– А тебе и не надо понимать. Я все сказал, ступай. А Теребова уберу, мне побоище на подворье ни к чему. Поутру встретимся. Иди!

– Слушаюсь, боярин.

Холодов вернулся в малый дом и сообщил новость Отрепьеву и Костылю.

Фадей облегченно вздохнул и заявил:

– Слава богу, а то тут до смертоубийства дошло бы.

– Этого и боярин опасается. Но он не принимал такое решение, лишь исполнил его.

– Князь Губанов? Или Харламов?

– Иван Петрович. Он встретит нас у Харламова.

– Коли сам на Москву заявится, значит, ждет нас нечто новое.

Отрепьев недовольно произнес:

– И чего кружим, не разумею. Не заигрались ли князья?

Холодов строго посмотрел на него.

– Это не твое дело, отче. Хотя не знаю, стоит ли называть тебя так.

– Да какая теперь разница, если ряса стала прикрытием темных дел.

Костыль рассмеялся.

– Хорошо сказал, Гришка! Черная ряса – прикрытие темных дел.

– И чего ржешь как жеребец?

– А что, мне слезы лить? Так не приучен я к этому, Гриша. А радуюсь, потому как из темницы на волю выйдем. Век бы сюда не возвращаться.

– Собираемся! – распорядился Холодов.

За хлопотами день пролетел незаметно.

А дождь все лил и лил.

После завтрака путники собрались у ворот. Дождь шел, но не сильный, мелкий.

К ним вышел Иван Теребов, при нем служка Санек с заполненными и, видать, тяжелыми котомками.

– Заберите провизию. Ее вам хватит дня на три, если расходовать бережно.

Холодов взглянул на Костыля. Тот забрал у служки дорожные сумки, навьючил их на коней.

– Благодарствую, Иван. Но боярин обещал и еще кое-что выдать, – сказал Андрюша.

– Знаю. Но это он сам.

– Мне подняться к нему?

– Не надо подниматься, – раздался голос Кошкина.

Боярин подошел к Холодову, сунул ему мешочек.

– Тут три рубля. Этого хватит.

– Спасибо, боярин. Мы можем ехать?

– Счастливого пути.

– И вам здесь всего хорошего. – Андрюша вскочил в седло.

Кошкин махнул рукой. Богатырь Семен отворил ворота, и всадники выехали с подворья.

На улице Костыль воскликнул:

– Вот она волюшка! Коли бы еще не дождь. За что Господь прогневался на Русь, подверг таким испытаниям?

– За то, что народ русский допустил до трона стороннего вельможу, принял коварного Бориса, – ответил Отрепьев.

Холодов посмотрел на него, улыбнулся, но ничего не сказал.

Путь до Москвы оказался еще труднее, чем от Галича до Мурома. Дороги представляли собой сплошное месиво, луга покрылись водой, ручьи превратились в реки, мосты были снесены. Путешественникам приходилось переправляться через реки вплавь, держась за гривы коней.

На постоялых дворах царило запустение. Нынешним летом мало кто решался на дальние поездки. В ночлежных заведениях не хватало продуктов, а те, что были, многократно поднялись в цене. Впрочем, путники сумели растянуть запасы, полученные от боярина, на четыре дня. Только на пятый они покупали еду на последнем яме.

4 июля с первыми петухами путешественники остановились у заставы, в нескольких верстах от столицы государства Российского, в роще, где служилые люди видеть их не могли.

Дождь усилился.

– Чего ждать, Андрюша? Поехали. Ратников не видать, они в избе сторожевой попрятались. Да и немудрено. Никому неохота почем зря мокнуть. Будем тут торчать, просквозит нас, хворь прицепится.

– На заставе никого, – сказал Холодов, кутаясь в накидку. – А на Москве в это время разъездов полно. Там они от дождя не прячутся, потому как меняются. Лишний раз связываться с ними не след.

Отрепьев насторожился и спросил:

– Думаешь, могут меня искать?

– Да кому ты теперь нужен, Гриша? – заявил Костыль.

– Как это кому? Царь повелел сослать меня в Кириллов монастырь, я же не подчинился, сбежал из Москвы.

– И что? Людишкам Семена Годунова больше заняться нечем, кроме как гоняться за каким-то полоумным монахом?

– Чего это полоумным? – Отрепьев насупился.

– А кто в своем уме заявит, что скоро царем станет?

– Тот, кто имеет право на престол. Или ты забыл, что я царевич Дмитрий, сын Ивана Васильевича Грозного?

– Тогда конечно. Только вот Бориска не особо в это поверил, раз повелел тебя за слова непотребные сослать в другой монастырь, а не подвесить на дыбе или сразу не загнать на плаху.

Отрепьев не нашел что ответить на это и промолчал.