Александр Тамоников - Лжедмитрий. Царская плаха

Утихли метели, отступил мороз, отзвенела весенняя капель, спала вода в Днепре. В свои права вступило лето.

Отрепьев, Повадьин, Яцкий и Семенов жили в обители. Григорий, как от него и требовалось, продвинулся, занял то же положение, что и в Чудовом монастыре. Прирожденные способности и опыт, полученный на Москве, в русских обителях, выделяли его среди других монахов.

Отрепьев помнил приказ князя Губанова, думал, как ему выставить себя в качестве царевича, и решил прикинуться больным. Тут и припадок показать можно, а потом и тайну приоткрыть.

На следующий день после молитвы он упал наземь и забился в судорогах. Монахи бросились к нему, держали, покуда не успокоился, отнесли в келью, доложили настоятелю о беде.

Архимандрит Елисей пришел в келью Григория. Тот лежал на лавке, держа крест на груди.

– Я хотел просить тебя зайти ко мне, отец, но ты сам это сделал. Спасибо.

– Тебя лекарь наш смотрел?

– Отец Данила? Покуда нет, – слабым голосом пролепетал Отрепьев. – Да и не поймет он ничего в моей хвори.

– Что за хворь такая?

– Падучая. От нее, как говорили и заморские доктора, избавления нет.

– Черная немочь? – переспросил архимандрит и присел на табурет у стола. – Давно она терзает тебя?

– С рождения, но я помню припадки годов с пяти, когда… – Отрепьев замолчал, закрыл рот ладонью, показывая, что сболтнул лишнее.

– Чего ты умолк, Григорий?

– Отец Елисей, коли продолжать разговор, то мне придется сделать признание, в которое никто не поверит, хоть я и скажу истинную правду.

– О чем это ты?

– Прости, отец, я виноват перед тобой!

– В чем виноват?

– В том, что выдал себя за другого.

– Уж не бредишь ли ты?

– Если бы. Нет, сейчас я в здравом уме и твердой памяти.

– Ну если ты не Григорий Отрепьев, то кто же тогда?

– Только не смейся, отец Елисей. На самом деле я царевич Дмитрий, сын Ивана Васильевича Грозного от Марии Федоровны Нагой.

Удивление архимандрита переросло в изумление.

– Кто? Царевич Дмитрий?

– Да, отец Елисей.

Настоятель взял себя в руки.

– Это невозможно. Шуйский доказал, что истинный царевич погиб.

– Погиб не я, а как раз тот мальчик, которого звали Григорием, Юшкой Отрепьевым, сын московского стрелецкого сотника, зарезанного в немецкой слободе.

– Это невозможно, – повторил Елисей Плетенецкий.

Отрепьев же продолжил:

– Помню дворец в Угличе, ребят, с которыми играл во дворе. Петруша Колобов, мать его была постельницей, Бажен – сын кормилицы. Мамку Василису. Дядьев смутно. Ночь, когда мама разбудила меня, одела и вывела через какой-то ход, невиданный мною ранее, во двор, где стояла повозка. Там же мальчик, которого люди дьяка Битяговского извели.

– Допустим, – растерянно проговорил настоятель, – но где тебя столько лет скрывали, а главное кто? Когда царь разгромил подворье Романовых, по Москве пошли слухи о том, что настоящий царевич Дмитрий жив. Я не верю в это, но все же отвечай на вопрос.

Отрепьев вздохнул.

– Извиняй отец, это не только моя тайна. Скажу лишь, что люди, которые прятали меня, весьма влиятельны.

– Тогда они должны были запретить тебе рассказывать о тайных делах. Это грозит их жизни.

– Они и запретили. Но боюсь, отец, не выжить мне. Как-то лекарь немецкий сказал, что с хворью этой проклятой можно прожить долго или же припадок убьет за день. Страшусь, что мой час наступил. Должен же я перед смертью исповедаться?

– Странная исповедь. Да и не похож ты на больного.

– Ты не веришь мне?

Архимандрит ответил категорично и кратко:

– Нет!

Отрепьев вновь тяжело вздохнул.

– Другого не ожидал. Я и сам не поверил бы.

– Я пришлю к тебе монастырского лекаря. А потом… – Архимандрит встал и вышел из кельи.

Вскоре туда пришел лекарь Данила, осмотрел Отрепьева, поспрашивал о недуге, отправился к настоятелю, сказал ему, что с падучей никогда дела не имел, спросил разрешения выйти в город посоветоваться с доктором.

Архимандрит отпустил его и задумался над тем, что услышал от Григория.

Размышлял он долго, затем встал, прошелся по келье, перекрестился на образа и проговорил:

– Нет, такого быть не может. Константин Константинович просил меня принять московского беглеца. Он намекнул бы мне, что за инок явится в обитель, однако не сделал этого, стало быть, ничего не знал. Но зачем врать Григорию?

Вернулся лекарь Данила.

– Ну что?.. – спросил у него настоятель.

– Доктор Лубина, известный в городе, рассказал мне об этой хвори. Припадок, похоже, был настоящий. Григорий не притворялся.

– Его жизнь в опасности?

– Коли пережил припадок, то нет.

– Он не мог не знать об этом.

– Не мог.

– Хорошо, спасибо, ступай.

– Доктор дал снадобья от головной боли.

– Помоги Григорию, побудь с ним, покуда не встанет.

– Да, отец Елисей, сделаю.

– И еще, Данила, хворь эта незаразная?

– Доктор сказал, что нет. Врожденная, угрожает только хворому.

– А как часто бывают такие приступы?

– У кого как. В детстве и отрочестве они часты, со временем их становится меньше, но полностью излечение не приходит.

– Это все, что я хотел знать.

На следующий день Григорий был уже на ногах, пришел к настоятелю и заявил:

– Извиняй, отец, но жить тут, коли нет мне доверия, я не могу.

– Ты пришел сюда сам, добровольно, волен и уйти, когда захочешь. Отпущу.

– Дозволь пройти в город. Мне нужны лавки, где продают лекарственные снадобья.

– Я же сказал, ты волен уйти.

– Благодарствую.

Отрепьев покинул монастырь, побродил по окрестностям, завернул в переулок, к шинку «У Гнеся».

Михайло оказался на месте.

– Отец Григорий! Наконец-то тебе что-то понадобилось, да?

– Мне надо встретиться с паном Горевецким.

– Может, передать ему что-то? Сам он сюда не придет.

– А надо, Михайло.

– Ладно, пошлю сына, а ты пока перекуси чего-нибудь.

– Сыт. У тебя есть отдельная комната?

– Как не быть? Есть. Пойдем, покажу. – Шинкарь провел Григория в небольшую комнату, где умещались только лавка для сна да стол. – Тут обожди. Олесь быстро сбегает на подворье пана.

– Добро.

– Может, хоть квасу с пирогами?

– Не надо ничего.

– Как знаешь.

Вельможа, как и сказал шинкарь, не приехал. Вместо него появился Холодов.

– Опять ты?

– Как видишь. Что за дела к пану?

– Вообще-то, не к Горевецкому, а к Губанову, но князь велел через пана.

– И какая у тебя просьба?

– Не просьба. Андрюша, мне совет нужен.

– Говори.

– Ты можешь решать за князя?

– Смотря что.

– Дело серьезное.

– Ну так говори, послушаю. Разберемся.

Отрепьев изложил Холодову суть разговора с настоятелем обители.

Холодов спокойно выслушал его, улыбнулся и спросил:

– Это все?