Александр Тамоников - Лжедмитрий. Царская плаха

– У меня все идет как надо.

– Это, Иван Петрович, хорошо, но сам посмотри, как худо теперь на Руси.

– Да уж хуже не бывает. Голод и мор. То здесь, то там народ поднимется. Голодные бунты по всей России.

– Вот! Дело в государстве худо, власть царя шаткая. Во всех своих бедах люди винят Годунова и вспоминают Ивана Грозного.

– Так оно и есть.

– Сколько продлится великий голод, только Господу Богу ведомо, но он наверняка захватит и следующий год. Надо бы этому твоему Дмитрию заручаться поддержкой литовских и польских панов, собирать войско и идти на Москву. Русские люди пойдут за законным наследником престола, сыном Ивана Васильевича, чудесным образом спасшимся от палачей Годунова. Он малой кровью займет Москву, а с ней и трон.

Губанов поднялся, прошелся по комнате.

– Я думал об этом. Однако пока не готов представить польской шляхте Отрепьева. Сейчас его всерьез не воспримут, значит, и денег не дадут. А их на войско нужно много. Ведь ты же не дашь?

– Я, как условились, в стороне.

– Ты в стороне, все прочие паны тоже, потому как не готовы принять Дмитрия. А не удастся замысел с ним с первого раза, второго уже не будет. Посему эта торопливость только во вред выйдет.

– Признаю, Иван Петрович, ты прав.

Губанов присел в кресло и спросил:

– Как долго Григория следует прятать у тебя?

– К осени ему надо будет перебраться на Волынь, в Гощу, к пану Габриэлю Хойскому.

– Но ведь тот арианин, еретик. Это навредит Отрепьеву. Коли на Москве узнают, что законный царевич впал в ересь, то русский народ его не воспримет. А ариане своего не упустят, сделают все, чтобы обратить Отрепьева в свою веру, дабы потом распространить ее по всей Руси.

– Об этой не думай. Григорий будет у Хойского один, его товарищи останутся в Дермани.

– Но слухи все равно пойдут.

– Вот именно, что слухи. А кому они выгодны? Только Годунову. Народ не поверит, что сын Грозного предал православную веру. Да и другие слухи пустить нетрудно. О том, что связь законного наследника с арианами выдумана Бориской и его людьми, дабы очернить царевича. Каким слухам поверят?

– Народ решит, что врут люди Бориски.

– Верно.

– Но зачем все же так рисковать?

– Затем, Иван Петрович, что в арианской школе Отрепьева научат польскому языку, латыни и много чему еще, что представит его потом в выгодном свете. Габриэль, которого я зову Гавриилом, мой друг. Спросишь, почему я имел дело с еретиками?

– Да, хотелось бы знать.

– Все просто, Иван Петрович. Тебе известно, как давит на православие католицизм, какая борьба идет здесь между ними. Ариане противостоят католикам так же, как и православные. Союз с ними и кальвинистами дает возможность сдерживать продвижение католицизма. Так вот, Гавриил мой друг. Я поговорю с ним, и Отрепьевым займутся люди, образованные куда лучше, чем мой Тадеуш. Один из них – русский монах Матвей Твердохлеб. Его считают проповедником арианства, но это не так.

– Чему же Твердохлеб может научить Григория?

– Он не будет учить его. У Твердохлеба прочные связи с запорожскими казаками. Это немалая военная сила.

– Да, я понял. Добро, пусть будет так. – Губанов улыбнулся и спросил: – А помнишь, Константин Константинович, с каким недоверием ты относился к моему замыслу?

– Все в этом мире меняется, Иван Петрович, в том числе и мы. Прежде я вообще не верил в успех твоей затеи, сейчас тоже сомневаюсь в том, что ты сможешь довести ее до конца. Но слишком уж заманчив твой замысел посадить на русский трон человека, который будет обязан тебе своим выдвижением.

– Конечно. Все, кто поможет мне в этом, впоследствии получат такую выгоду, о которой и мечтать не могли.

– Это тоже довод.

– Значится, так. До начала осени Григорий живет в Дермани. Твой человек занимается с ним. Иногда ты уделяешь ему внимание. Потом Отрепьев бросает своих товарищей, надобность в коих отпадет, и едет в Гощу к Габриэлю Хойскому. Там проходит обучение и посещает запорожских казаков, с которыми связан Твердохлеб. В Сечи Григорий должен заручиться поддержкой казаков, а потом перебраться в Брагин, к князю Адаму Вишневецкому. Все верно?

– Да, Иван Петрович.

– При этом ты не имеешь к нему никакого отношения.

– Да.

– Но о невесте для Григория не забудь.

– Я скоро буду в Киеве, туда же приедет и князь Адам. Мы обсудим этот вопрос.

– Его надо решить.

– Думаю, с этим трудностей не будет. А теперь можно и вина испить.

Отрепьев вышел во двор. Там стояли Холодов и Гомарик. Помощник Острожского увидел монаха и вежливо отошел в сторону.

– Все? – спросил Холодов.

– Да, поговорили.

– О чем, сказать не желаешь?

– Это не секрет. – Отрепьев изложил Андрюше суть разговора с вельможным паном.

Тот выслушал его и протянул:

– Значит, он тебя пытал о наших князьях. Но ведь… – Холодов внезапно замолчал.

– Что, Андрюша?

– Нет, ничего. В Дермань?

– Да. Но поначалу скажи-ка мне вот что. Ведь Острожский не может не знать, что надо мной стоит князь Губанов.

– С чего ты взял?

– Как иначе я попал бы в этот замок? Это же Иван Петрович велел нам идти в Острог, как прежде в Киев.

Холодов пожал плечами.

– Наверное, знает.

– Тогда почему допрос учинил?

– Проверял тебя.

– А я соврал, хотя заверил пана, что никогда этого не делаю.

– Эка о чем опечалился. Все вельможи врут, когда идут к своей цели. Правда к власти не приводит.

– А может, князь Губанов был у Острожского, когда мы с ним говорили?

Холодов взглянул на Григория.

– Не знаю. Все, Гриша, едем в Дермань. Там расстанемся.

– Ты уедешь?

– До особого наказа князя будем с Костылем здесь.

– Здесь, это в Дермани или в Остроге?

– Прикинем. Все?

– А как мне найти тебя, коли возникнет надобность?

– Никак. Если что, я сам найду тебя.

– Значит, ты должен знать обо всем, что будет происходить в монастыре.

– Послушай, Гриша, ты как муха. От нее отмахиваешься, а она все одно вокруг кружит, лишает покоя. Князь решит, что мы с тобой должны делать.

– Но откуда он будет знать о происходящем в Дермани?

Началось недолгое пребывание будущего русского царя в Дермани.

Тадеуш часто забирал его из монастыря, занимался с ним. Григорий узнал несколько новых для себя приемов сабельного боя. Основная же ценность их общения состояла в том, что Гомарик сумел научить Отрепьева литовскому и польскому языкам. Не в совершенстве, конечно, но к августу месяцу Григорий мог говорить на том и другом.

14 августа Тадеуш опять приехал в монастырь.

– Что на этот раз? Опять будем заниматься языками? – спросил Отрепьев.

– Нет, тебя желает видеть пан Острожский.

Отрепьев усмехнулся.

– Не рано ли он вспомнил обо мне?

– Прежде князю было не до тебя.