Анна Коэн - #Зерна граната [litres]

– Да, да… – рассеянно отозвался Олле. – Медные крошки для Короля, чтобы он мог прокормить своих крысяток… Как прикажете, фрекен!

Он не сдвинулся с места, зато Анхен исчерпала скромный запас своего терпения, ринулась к двери и застучала кулаком. Даже пару пинков отвесила, бешеная.

– Открывай, мразь! Я знаю, что ты там!

– Рекомендую настой ромашки. Успокаивает нервы и освежает дыхание. – Миннезингера развлекал ее гнев, потому что больше ничего веселого тут не было.

На самом деле ему впору было примерить трагическое амплуа и вдоволь нарыдаться о превратностях судьбы. Упасть на колени лицом к замершему партеру и произнести монолог обо всем, что произошло по прихоти режиссера. Он так и видел эту постановку и в ней себя – в белой рубашке с широкими рукавами, как у пижона Фабиана. И в красно-черном трико.

Пока Миннезингер раз за разом проигрывал в голове замысловатые сцены, время службы у Теодора шло само собой, но было одно весомое условие, через которое нельзя было взять и переступить, как через грязную лужу.

Анхен без видимого результата осыпала запертую дверь ударами и ругательствами. Олле вздохнул и шагнул к девушке, выкрикивающей в замочную скважину цветистые угрозы.

– Ягненок милый Анни шла в поле за цветами… – промурлыкал он, получив в награду кровожадный взгляд. Не страшно, она даже дверь одолеть не смогла. – Отойди-ка.

– Мерзкий фигляр, – фыркнула она, но все же посторонилась.

Седая городская хмарь столбом света разломила мрак за дверью. Будь Олле один, после такого удара ногой он бы позволил себе если не вскрикнуть, то хотя бы крепко выругаться на родном языке. Но ему слишком нравилось играть в героя.

Он сделал несколько шагов внутрь и покрутил головой. Тени, стеная и кашляя, расползались подальше от выломанной двери, чтобы наслаждаться лихорадкой в мирной тьме. У стен были привинчены грубо сколоченные полки для еще способных вскарабкаться на них, но большинство лежали прямо на полу. Олле прищурился. Казалось бы, обычная ночлежка для больных бродяг, где те доживают последние дни, не мозоля глаза благополучным горожанам и констеблям. Но запах! Запах не обманывал, выдавая всю подноготную, пробиваясь сквозь смрад немытых тел и общего ведра с нечистотами. Он был тонким, если не сказать изысканным: южно-кантабрийские и горные травы, лесные цветы… Королевская отрава.

– Лучше никогда не становится, только хуже, – пробормотал Олле и глянул на Анхен, которая довольно комично пыталась защитить свое обоняние от местных ужасов с помощью шейного платка.

– Ох, заткнись уже и шагай дальше! Нужно найти хозяина этой помойки.

Голос девушки звучал гнусаво, но Миннезингер даже не стал ее подкалывать. Ему было тревожно. Кто может заправлять всем этим, если Антуан все еще в беспамятстве?

Они двинулись вглубь дома, стараясь дышать только ртом. Похоже, раньше здесь была небольшая мастерская портного либо сапожника – окна наглухо заколочены, точнее не разобрать. Темнота мелко дрожала грудами тряпья и постанывала десятками голосов. В ратушу они являлись, обрядившись в свои лучшие обноски в знак уважения к королю, но это место обнажало истинную суть происходящего тут – притон, полный опустившихся, одурманенных и умирающих.

Наконец Олле и Анхен достигли дальней стены, где за перегородкой раздавались твердые, но суетливые шаги. Кто бы там ни прятался, он не мог не слышать грохота выломанной двери и теперь был напуган. Олле хищно ухмыльнулся.

– Здесь, или я съем свою шляпу! – Он приблизился к хлипкой дверце и пропел: – Тук-тук! Хозяин, принимай гостей!

– Именем Крысиного Короля, откройте! – вставила Анхен.

Олле вскинул бровь.

– Решила поиграть в констебля?

Она вспыхнула, но ответить не успела – из-за двери раздался нервно-надтреснутый мужской голос:

– Сию… Сию минуту! Я открываю!..

Через мгновение щелкнул замок и дверь отворилась. Миннезингер вошел не спеша, вразвалку, потому что по собственному опыту знал, как сильно это пугает, но вскоре замер, ошеломленный. В каморке, которая казалась светлой и роскошной по сравнению с остальным притоном, стоял, сгорбившись, Отравитель. Через несколько гулких секунд Олле понял, что обознался: человек перед ним лишь отчаянно старался походить на Антуана Спегельрафа. Он был ниже ростом, плотнее фигурой, обладал здоровым румянцем фермерского сынка и неряшливыми волосами, выбеленными каким-то аптекарским составом. Олле брезгливо скривился.

– Ты знаешь, кому принадлежит этот город? – Анхен приступила к делу.

– Разумеется, все мы подданные светлой королевы Агнесс Линдберг-Спегельраф, супруги короля Антуана, – заблеял поддельный Отравитель.

– Не глупи, уродец! Я говорю о том городе, в котором живешь ты и твои болезные. – Она угрожающе приблизилась, держа большие пальцы за широким поясом.

Олле решил, что стоит похрустеть костяшками для острастки – театральный жест, а такой эффектный! Лже-Антуан сглотнул и принялся лепетать, что он-де прекрасно знает о поборах Теодора, но его ночлежка не обязана ничего платить, ведь она полностью бесплатна для бездомных почитателей короля.

– Я был его прислужником в ратуше! Самым верным! После той трагедии я находил страждущих на улицах города и приводил сюда. Здесь мы продолжаем чтить короля, молиться о его возвращении и приобщаемся к мудрости, что он нам даровал!

– Ты о зелье? – вскользь уточнил Миннезингер, обходя комнату. Его заинтриговал тяжелый пурпурный балдахин в углу, и он понемногу приближался к его краю.

– «Поцелуй короля» – не зелье, а эликсир! Эликсир просветления! У меня был рецепт, который Его величество однажды оставил на алтаре!

– Я думаю, что ты лжешь. Я знаю, что у тебя есть деньги. Я уверена, что твои мозги еще не настолько иссушены просветлением, чтобы ты и дальше пытался обманывать Крысиного Короля.

Анхен и правда стоило бы податься в констебли, а не в шестерки Теодора. Хозяин притона покрылся испариной и пошел красными пятнами, которые поползли вниз по шее к вырезу затасканной рубашки. Но тем не менее он упорствовал и все отрицал, нелепо и фальшиво взывая к милосердию.

Стоя лицом к этой странной паре, Олле нащупал край балдахина – тот был слишком велик для этой комнатушки и, свисая с потолка, стелился по полу на добрых полметра. Мужчина отвернул край ткани и заглянул за нее.

Без всякой кровати, на постеленных в ряд соломенных матрасах лежали четыре молодые женщины. Три из них свернулись зябкими клубками и прижались друг к дружке ближе к стене, а третья, совсем еще юная и какая-то полупрозрачная, распростерлась у края, бестолково и беззвучно шевеля губами. Глаза у нее были совсем стеклянными, а задранная нижняя юбка перемазана бурой кровью.