Анна Коэн - #Зерна граната [litres]

Скорей бы все кончилось.

– Можете моргать, ваше величество. Сейчас снимем вас с другого ракурса, повернитесь сюда. Головку в профиль, ручку на колонну, замрите. Благодарю!

Гуннива ревниво отстранила от Агнесс молоденькую ассистентку фотографа и сама принялась поправлять складки парчового шлейфа и меховые волны мантии. Стоило отметить, что художественного вкуса герцогине Амберхольд было не занимать – его не вытравили годы в публичном доме.

Ее фигура еще не успела измениться под стать положению, но Гуннива ясно дала понять, что не стыдится ребенка Жоакина, и все ядовитые слова и взгляды сносила стойко, подняв аристократический подбородок.

Агнесс знала, что Гуннива не потерпит соперниц, поэтому не искала себе других фрейлин в том малом кругу высокородных девушек, что остались в живых и не покинули страну.

Несмотря на то что Высоким судом и специальным приказом королевы Гунниве Амберхольд вернули право владения землями ее родителей, она предпочла остаться при дворе, при королеве. Было ли это проявлением благодарности или страхом одиночества, но бывшая фрейлина быстро стала совершенно незаменимой. Она контролировала поток визитов, лично проверяла всю корреспонденцию, а также ведала расписанием и гардеробом Агнесс. Прислуга ходила при ней по струнке, перед ней лебезили все без исключения просители. Королеве думалось, что герр Мейер, бывший управляющий поместьем, выбрал Гунниву не только за красивое лицо и изящный стан – было у них что-то общее. Кроме всего прочего, старая дружба между девушками не исчезла без следа.

Агнесс безнадежно отвыкла от протокола и расписания. Если вычеркнуть все горести и разочарования, что отравляли ее дни, она бы с удовольствием осталась в Виндхунде, потерянном среди туманных лесов, – замок на горе, дракон в скалистом гнезде. Ей пришлись по душе размеренные дни в окружении книг, ветхих альбомов и потемневших картин, долгие прогулки по заснеженному парку, вечера за вышивкой у камина, с гулом уносящего искры и дым в пустоту. Агнесс была полна собой, своим миром – не слишком радостным и ярким, но закрытым от чужаков.

По ночам ветер стенал и бился о древние камни, звенели витражи в расшатанных сотах окон, а бедная герцогиня звала сыновей по именам – все это угнетало. Но даже в вечной печали было теплее, чем в многоликой суете столичного дворца, где каждой мошке, влетевшей в окно, было дело до того, чем занята королева. Все же с ночи пожара в Агнесс изменилось слишком многое.

В резиденции Спегельрафов ее часто навещал Клемент – так они стали добрыми друзьями. Здесь, в постепенно возрождающейся хестенбургской резиденции Линдбергов, у нее была Гуннива.

В отличие от Агнесс, для Гуннивы будто и не прошли годы, проведенные вне двора, – ее хватка поражала, а манеры приобрели льдистый блеск, точно начищенные песком доспехи.

Агнесс не могла перестать презирать ее за прошлое – и каждый день стыдилась этих чувств. Вот и теперь, глядя на узкую спину, склоненную над ворохом мехов и шелка, на тонкую белую шею во вдовьей бархатке, она думала о том, сколько рук касалось незащищенной кожи, сколько разгоряченных вздохов слышали эти уши, украшенные гагатовыми «слезинками». Королеве было не по себе от таких мыслей, ведь они с Антуаном так и не разделили супружескую постель. А еще ей было страшно, что кто-нибудь поднимет из небытия вопрос о действительности ее брака.

Наконец команда фотографа завершила работу и с раболепными поклонами удалилась. Они с Гуннивой остались наедине в круглом кабинете, где над фресками еще витал запах сырой извести и красок. Запах отравы. Агнесс сняла перчатки.

– Вам стоит остерегаться Клемента, – как бы невзначай обронила фрейлина. Похоже, она долго ждала подходящего момента для разговора.

Королева вскинула голову.

– Что ты имеешь в виду? Он брат моего мужа, он друг мне. Кроме того…

– Важнее всего то, что он влюблен в вас. И очень молод. Наивен, романтичен, начитан. – Одним только тоном Гуннива могла бы заколачивать гвозди. – Чего бы он ни повидал на службе, в голове у него возвышенные бредни. Такие юноши опаснее всего для натур тонких, как ваша.

Она приблизилась к Агнесс и помогла ей освободиться от алмазной перевязи с декоративным топориком – символом командования королевской армией. Его искристый блеск погрузился в глухой дубовый футляр, обтянутый изумрудным бархатом. Не реликвия нескольких поколений – оригинал исчез в круговерти революции, – лишь отзвук былого величия.

– Что вы станете делать, если он решит добиться вашей благосклонности? – со вздохом продолжила герцогиня, как старшая сестра, которой у Агнесс никогда не было. – Вашей любви?

– Он не посмеет!

– Доверие – это самая большая ошибка, которую совершают женщины, ваше величество. Даже самые чистые из нас. – В голосе Гуннивы звучала затаенная, покрытая рубцами боль. – Любой из них способен пойти на все, чтобы заполучить желаемое. Вам следует это помнить.

У Ангесс не укладывались в голове ее слова. Она подхватила веер и принялась разгонять им воздух, пахнущий сыростью и свинцом. Ее друг Клемент, ее рыцарь… с такими нежными чертами, с такими обходительными манерами. Как можно равнять его с другими мужчинами? Она скорее поверит в соловья, ставшего хищной птицей! Но как бы то ни было, на стороне Гуннивы был опыт. Столь горький, что мало кто остался бы несломленным. Но то, как Клемент прижимался сегодня к ее коленям, как умолял приказывать ему!

– Тебя когда-нибудь… брали силой? – неожиданно для самой себя спросила Агнесс.

Гуннива посмотрела на нее изумленно и даже слегка насмешливо.

– Десятки раз.

Королева опустила глаза, проклиная свой глупый язык.

– До собрания Совета я взяла на себя смелость внести в ваше расписание еще одну встречу. – Фрейлина сверилась со списком на планшетке, одновременно дергая за шнур колокольчика, призывающего слуг. – Думаю, этот визитер вас заинтересует.

– Кто же это? – Агнесс обрадовалась смене темы. – Если очередной портретист или биограф, то я бы предпочла встретиться с ним позже. К примеру, через пару дней. Или недель.

– О, нет. С ним вам нужно встретиться немедля, до того как индюки из Совета начнут клевать друг друга в Белом зале. – Блеснули неведомым огнем ореховые глаза, хищная ухмылка скользнула лезвием. – У герра фон Клокке новости о беглом Верховном судье.

Она ожидала увидеть кого угодно: бравого офицера-разведчика с шрамом через загорелое лицо, уличного мальчишку – разносчика бульварного чтива и новостей, ветхого друида-предсказателя, покинувшего удаленную землянку, чтобы передать ей пророчество… Но только не жизнерадостного толстяка, поедавшего орешки в шоколаде прямо из коробки с ее чайного столика.