Анна Коэн - #Зерна граната [litres]

До убежища скакать немало, часа четыре, а на старой кобыле, да еще и с ноющими ранами – все шесть. Ей нужно выходить сейчас и остаться неузнанной. Все на улице помнят в лицо стриженую сестру Венделя-бандита, девку в мужской одежде, невесту мертвеца. Пойти в открытую – все равно что бежать по улицам нагишом, оглашая округу воплями. А потому ей придется остаться в мантилье и тесной одежде Доротеи.

Еще оставался шанс спасти Пилар. Луиза не простила бы себе, если бы не сделала ничего для этого. Патроны звенели и проглядывали сквозь тонкую мешковину, как свинцовые зерна. Обрез – что полено.

Нужно замаскировать ношу. Замаскировать чем-то, что может нести по улице одинокая иберийка.

Все же жизнь как способность дышать, видеть небо, петь, смеяться и ворчать, важнее куля муки. Так рассудила Луиза, заполняя ампульей [1]пространство между патронами в мешке. Вытряхнув последние крупинки, она подняла в разы отяжелевшую ношу и покачала ею из стороны в сторону. Никакого звона.

Охнув, девушка закинула на плечо вязанку дров с запрятанным в ней обрезом и подхватила мешок с мукой и пулями. Зимнее солнце прошло точку зенита, но сумерки обещали быть зыбкими, нерешительными. На них не стоило полагаться. В последний раз окинув взглядом «Пух и перья», Луиза опустила вдовью накидку на лицо и вышла через заднюю дверь.

Она шла, едва переставляя ноги. Жилетка трещала по шву на сгорбленной спине, бинты не давали вздохнуть полной грудью. Но только сбросив груз у ног кобылы, ожидавшей ее в чахлом винограднике на краю Фиеры, девушка поняла, как сильно устали руки. Луиза приторочила мешок и вязанку к седлу, под уздцы вывела лошадь на большую дорогу и продолжила путь рядом с ней пешком. Взбираться в седло в такой одежде было немыслимо, а переодеваться на ходу она не рисковала. Выжить важнее.

Тени все удлинялись, выползали из-под камней и тянули к Луизе зазубренные клешни.

Наконец она добралась до гранатовой рощицы. Той самой, где когда-то Вендель поведал ей историю любви их отца к сестре матери. Как нереальны воспоминания о тех днях! Будто их вовсе и не было.

Там она вынула обрез из дров, чтобы хоть немного разгрузить животное, но отсеять муку не смогла. Если в мешке проделать дыру, даже маленькую, из нее повалятся патроны, отмечая путь беглянки лучше, чем хлебные крошки.

Поредевшие ветви не укрывали Луизу полностью, но она не могла больше медлить. Лу сняла все, что когда-то принадлежало невестке, бережно завернула одежду в кружево мантильи и закопала у изящного граната. Им никогда не увидеть тела Доротеи, не предать его земле по-человечески, и жрицы не спляшут на ее могиле, что останется безымянной. Но пусть здесь свершится ритуал их с Венделем родины, в котором людская память срастается с корнями деревьев.

Стоило бы сказать последние слова.

– Прощай, Доротея, – охрипшим голосом начала Луиза. – Ты была доброй и легкой душой. Словом, такой, какой мне не суждено стать. Спасибо тебе за все. – Больше в голову ничего не приходило, и она умолкла.

Девушка прислушалась к себе и поняла, что слез нет. Она постояла у свежего холмика еще одну тихую минуту, вдыхая едва уловимые запахи ручья и сонной влажной почвы, затем отряхнула ладони от налипшей земли и с трудом поднялась в седло.

Когда холодный горный ветер принялся хлестать Луизу по лицу и шее, заставляя кусать воздух, она впервые пожалела о том, что потеряла шляпу. Ее можно было надвинуть на лоб и защититься. Чем ближе была Луиза к Косой скале, тем сильнее становились порывы. Полы расшитой куртки остервенело рвались в стороны, будто хотели сбежать.

Чтобы добраться до пещеры, следовало подняться по тропе, слишком узкой для двух всадников. Поэтому телеги никогда не заезжали далее подножья. Девушка не увидела на податливой, не каменистой дороге следов колес, лишь полумесяцы подков вились запутанной кольчугой. Неудивительно – банде так и не удалось заполучить то проклятое серебро.

Серая то и дело оступалась. Горная тропа пугала кобылу, и она задирала голову, закусывала удила, припадала на задние ноги. Луиза шепотом уговаривала ее быть смирной, но лошадь, непривычная к ее голосу, не желала слушаться. Тогда Лу сдалась. Она оставила непокорную кобылу на привязи, освободила ее от поклажи и побрела вверх сама.

Через несколько минут подъема к ней навстречу вышел Фабиан с ружьем на плече. Судя по всему, его поставили на стражу.

– Жива все-таки, – криво улыбнулся он и почесал то ли заросший, то ли грязный подбородок.

– Как видишь, – с этими словами Луиза протянула ему мешок с пулями и мукой, который теперь казался набитым камнями. Руки тряслись от напряжения.

– Что это? – Маркиз, изогнув бровь, легко тряхнул им.

– Ваш чертов хлеб!

Выместив часть раздражения на Фабиане, девушка запахнулась в куртку поплотнее и нога за ногу поплелась в убежище. Жерло пещеры бросало на ближайшие камни оранжевые блики, а значит, скоро удастся отогреться у огня. Луиза мечтала попросту заползти внутрь, упасть на голые камни и уснуть на несколько суток. Не видеть, не слышать, не разговаривать.

Ранее ей не доводилось видеть пещер, кроме этой, и она казалась Луизе огромной. Потолок уходил ввысь на три человеческих роста в самой просторной части, и с него свисали заостренные зубцы каменных наростов. В дальнем углу соорудили конюшню, и все пространство заполнял острый запах навоза. Он вырывался наружу вместе с пряным дымом костра и потоками согретого людьми и животными воздуха. Уны среди лошадей не было. Сбежала. Еще дальше в глубине скалы червоточиной зиял узкий проход вглубь, но мужчины туда не совались: горные недра могут быть коварными, впустить – впустят, а наружу не выберешься.

Бандиты сидели вокруг костерка и переговаривались. Их подсвеченные пламенем черты напоминали деревянные маски грубой работы. Едва Луиза шагнула на свет, все лица обратились к ней, и на несколько мгновений повисло молчание. Они смотрели друг на друга, и девушка едва узнавала тех, с кем несколько месяцев провела бок о бок.

– Я же говорил, – возвестил Дюпон из-за спины Луизы. – Они непотопляемые ублюдки.

– Луковка, мать твою! – Нильс вскочил на ноги и в один прыжок оказался около нее.

Других слов головорез не нашел, только стиснул девушку за плечи и откинул голову назад, будто собираясь сломать ей нос.

Остальные тут же встали со своих мест и окружили ее, совершенно измученную и оторопевшую.

– Ты, дочь козы и барана! Куда тебя понесло? – раздавались со всех сторон одобрительные вопли. – Иди сюда! Вот уж не думал, что девки так могут! В другой раз поставлю на тебя золотой!

Ее вертели из стороны в сторону, похлопывая по рукам, спине, отвешивая шутливые оплеухи. Большинства бандитов не хватало. Здесь были только семеро раненых – то тут, то там мелькали замызганные повязки. А Луиза все крутила головой, высматривая лишь одно лицо.