Джером Биксби - Врата времени

Его тело судорожно сжалось в волнах энергии, хлынувшей от динамо через его слуховые волоски на неподатливую стену. Все нутро горело адским огнем, он чувствовал, что рискованно близок к предельной нагрузке. Кёрл корчился от страшной боли, держа в сцепленных щупальцах незакрепленный металлический лист, не отводя пылающего взгляда от этой дьявольски прочной стены.

Он услышал, как двуногие, разрушив-таки дезинтеграторами одну из дверей, ворвались в смежный с мастерской двигательный отсек. Оттуда доносились теперь возбужденные голоса, протестующее шипение металла, испаряющегося в потоках атомных лучей. Еще минута, и двуногие доберутся до хлипкой переборки, отделяющей мастерскую от двигательного отсека...

И тут у него получилось. Рыча от ненависти, с мстительным огнем в диких глазах он забрался в свой маленький корабль и толкнул металлический лист вниз, словно захлопнул люк.

Его слуховые волоски зажужжали, размягчая края металла, и через мгновение лист вплавился в бок корабля, стал неразличимой частью корпуса, прозрачного лишь спереди и сзади.

Почти с чувственной нежностью его щупальца обхватили штурвал, и хрупкая на вид машина двинулась к внешней оболочке корабля землян. Нос сорокафутовой сигары почти неощутимо коснулся ее — и стена рассыпалась искрящимся облачком пыли.

Чуть заметное замедление хода, и машина окунулась в ледяной мрак космоса; он развернул ее в сторону, противоположную движению большого корабля, и помчался домой.

В рваной дыре, зияющей в нижней части шара, появились двуногие в скафандрах. И они, и их корабль становились все меньше и меньше; затем люди ушли, остался только корабль в сиянии тысяч иллюминаторов, он неправдоподобно уменьшился и вовсе исчез из виду.

Прямо по курсу лежало маленькое тускло-красное пятнышко — родное солнце Кёрла. Он увеличил скорость до предела. Там, дома, есть пещеры, где можно спрятаться и вместе с другими кёрлами построить космический корабль, на котором они отправятся покорять другие планеты, — теперь он знал, как это сделать.

Тело болело от перегрузок, но Кёрл не позволял себе терять ни мгновения. Потом он оглянулся назад. Шар все еще был здесь — крохотная светящаяся точка в необозримой черноте космоса. Вдруг она мигнула и погасла.

На миг Кёрлу показалось, что перед тем как исчезнуть точка сдвинулась с места, но уже ничего не было видно, и он не мог избавиться от странного ощущения, что люди, погасив огни, крадутся за ним в темноте.

Тусклое красное солнце, к которому он направлял корабль, почему-то не становилось больше. С каждым мгновением оно уменьшалось и уменьшалось, превратилось в бледную точку посреди черноты, потом и вовсе исчезло — как исчез недавно корабль землян.

Ужас пронзил его, накатился захлестывающими все существо волнами, заставляя холодеть от неизвестности. Несколько минут он как безумный всматривался в даль, пытаясь отыскать хоть какой-то ориентир. Но только Далекие звезды сверкали здесь — немигающие точки на бархате бездны.

А потом одна из точек стала увеличиваться в размерах. Точка превратилась в пятнышко, пятнышко — в красный шар. Шар разрастался, разрастался... Цвет его из красного стал ослепительно-белым — перед ним сиял громадный шар корабля, из каждого иллюминатора которого лился свет, и это был тот самый корабль, который совсем недавно исчез позади...

Что-то случилось с Кёрлом в этот момент. Мысли его завертелись, как огненный маховик, все быстрее и быстрее, все более бессвязно. И вдруг маховик разлетелся на миллион сочащихся болью кусков. Глаза Кёрла вылезли из орбит; как бешеный зверь он принялся буйствовать в своей тесной кабине.

Его щупальца хватали драгоценные приборы и безжалостно крушили их, лапы в ярости колотили по стенкам корабля. Последним проблеском разума Кёрл понял, что не сможет встретить неминуемое пламя дезинтегратора.

И последним усилием воли вызвал бурный распад высвободивший весь до капли ид из его тела...

...Они нашли его, мертвого, лежащим в лужице фосфора.

— Бедный котенок, — усмехнулся Мортон. — Интересно, что он подумал, когда увидел нас впереди, а его солнце исчезло. Ничего не зная об антиускорителях, он и представить не мог, что мы можем мгновенно остановиться в космосе, а ему на торможение потребовалось бы более трех часов, и все это время он удалялся бы от своей цели. Откуда ему было знать, что, останавливаясь, мы тем самым нагоняли его со скоростью миллионов миль в секунду. Да, после того как он покинул наш корабль, у него не осталось шансов. Ему, наверное, казалось, что весь мир полетел вверх тормашками.

— Не стоит так уж горевать, командир, — раздался из-за спины Мортона голос Кента. — У нас еще полно работы — надо перебить всех котов на этой мерзкой планете.

— Ну, это будет легко, — тихо произнес Корита. — Они же примитивы. Нам остается только сесть, и они придут сами, думая обмануть нас.

— Слушать вас противно, — рассердился Смит. — Да этот кот оказался самым крепким из орешков, которые нам приходилось разгрызать. У него было все, чтобы одолеть нас...

— Согласен с вами, Смит, — вежливо прервал его Корита. — Но он действовал, повинуясь биологическим импульсам, свойственным тому социальному типу, к которому он принадлежал. Его судьба была предрешена, когда мы определили, что он является типичным преступным элементом своей эпохи.

Мортон улыбнулся, а японец-археолог добавил с древней учтивостью своего народа:

— История, мой дорогой Смит, наше знание истории — вот что победило его.

© Перевод на русский язык, Кормилицын В.В., 1994

Глубоко, очень глубоко в недрах планеты корни, крепкие, как стальная проволока, прощупывали стеклянистый песок, глину и пласты рыхлого сланца, отыскивая и сортируя редкие элементы, поглощая кальций, азот и железо.

Еще глубже другая система корней намертво впилась в материковую породу; чувствительные клетки-рецепторы регистрировали микроколебания планетной коры, смену приливов и отливов, вес каждой выпавшей снежинки, шаги диких зверей, что охотились в двухкилометровой тени гигантского янда.

Далеко на поверхности необъятный ствол, массивный, как скала, и окруженный мощными контрфорсами, возносился на восемьсот метров ввысь, простирая огромные ветви.

Дерево смутно осознавало прикосновение воздуха и света к своим бесчисленным листьям, щекочущее движение молекул воды, кислорода, углекислоты. Оно отзываюсь на легчайшие порывы ветра, поворачивая гибкие черешки так, чтобы каждый лист оставался под нужным углом к лучам, пронизывающим толщу кроны.