Сергей Зеленин - Реинкарнация

Сам Князь на своих землях не жил, а рулили за него в каждом селе управляющие. В Старших Починках — немец Иван Карлович… Мужики о нём уважительно отзывались: «Ужас, какой строгий, но справедливый». В Младших Починках, находящихся почти на самой границе с Солнечной Пустошью — беспредельничал управляющий из наших, из русских… И мало того, даже происхождением из крестьян!

Хм… Бывает… Поговорка, даже есть: «Из грязи, да в управляющие к князю»… По-моему, как-то так. Ферапонт, как называли его мужики, драл с них по три шкуры, да к тому же: «до баб охоч дюже». А, когда «…пьян бывал, то вообще, хоть беги куда». Последнее время, правда, постарел — посмирнее стал… Но, всё равно — нет-нет, да и устраивал мужикам «репрессии»… Большая половина рассказа Шустрого была про этого Ферапонта: как он, снюхавшись с местными «мироедами», да с «начальством», обирал крестьян… Наболело, видать.

Насчёт разграбления «моего» Замка, Шустрый проинформировал, что поначалу, после моего «исчезновения», усадьбу не трогали, думали, вернётся «Генеральский сынок»… Затем, не трогали потому, что был слух, что «дух генеральский» в окрестностях бродит… Грабить начали, когда сначала недород случился — пять лет назад, а потом, в прошлом году — форменный голод… Причём, Шустрый клялся и божился, что первыми грабить начали «приреченские»… То есть, крестьяне, живущие к востоку от Солнечной Пустоши — вдоль Волги: «Им, барин и ближе, всего то — вёрст шестьдесят будет». Потом, продолжили грабить «мою усадьбу» мужики со Старших Починков — сдавал Шустрый своих земляков, не называя, впрочем, поимённо… И лишь потом, типа, они, мужики с Младших Починков, попав в крайнею нужду за кирпичами приехали! Ага… Сделаем вид, что поверили.

— А, с чего вы взяли, что я «Генеральский сынок»? Вообще-то, я из купцов…, — заинтересовался.

Шустрый замялся, а Смелый бесхитростно выдал:

— В народе говорят будто тебя, барин, твоя мамаша — купчиха, от Генерала нагуляла. Может и, брешут, не знаю…

По его харе было видно, что сам-то он не думал, что брешут…

Вот, же поворот!? Начнёшь отрицать — ещё хуже будет, вообще уверуют… Лучше всего в таких случаях игнорировать. Пропускать мимо ушей — поговорят и забудут… А, впрочем, не по барабану ли мне, что там про Дмитрия Павловича говорят? С другой стороны — не зря, же говорят: «Глас народа — глас Божий». Может, недаром Дмитрий Павлович на дворянстве сбрендил? Была какая-то подоплёка, кроме неразделенной любви к дворянке?

— Болтать, что-то до …уя в народе стали…, — как бы себе под нос, пробурчал я, — видать, давно на конюшне не пороли.

Ладно, это всё поэзия. Что, с мужиками то делать? Просто так отпустить — как-то, не «по-помещичьи» будет… Заподозрить могут, если излишнюю доброту проявить. О! Идея! Надо их припахать!

Блин, самое главное я так и не узнал! Какой ныне год, то?! Как бы так, спросить. Что б, они не догадались, что я «нездешний»?

Я глубоко задумался… Мужики отчаянно сопели, ожидающе. Слишком затягивать не стоит и, жути излишней нагонять тоже. А то, от отчаяния натворят чего… За топоры схватятся… А, оно мне надо? Как назло, в голову ничего умного не лезло:

— Ну, не знаю прямо, что с вами и, делать… Вот, какой нынче год?

Мужики недоумённо переглянулись. Потом Угрюмый… Это, тот — что до этого в основном молчал, выдал:

— Девяносто второй, барин.

Ну, вот я и, выяснил — на сколько портал «бьёт»: более ста десяти лет!

— Вот видите, грамотные, оказывается…, — несу какую-то околесицу, ну да ладно…, — а, месяц и число знаешь?

Угрюмый почесал затылок, оглянулся, будто ожидая какого-то подвоха и, ответил:

— Май, пятого числа…, — и, ожидающе уставился на меня, типа, дальше то что?

Тут же у них ещё и, старый стиль… Это на сколько прибавить или убавить надо? Ладно, потом разберусь… Ну, а точное время спрашивать без толку: часов, наручных или карманных я у этих крестьян не приметил…

Так… Всё, что они могли знать я от них узнал, теперь осталось только разрулить ситуэшн… Грамотно разрулить не получится — сразу говорю, поэтому лепим горбатого:

— Грамотные, а вот про указ — какой в прошлом году вышел, знаете?

— Нет! — хором затрясли бородами мужики.

— Точно, нет?

— Точно, барин!!!

Я ещё чуть-чуть помолчал, усиливая эффект:

— Ну, поверю на первый раз… Коль не знаете, то отпущу я вас…, — вне всякой логики сказал я.

Наплёл чего-то, сам не понял чего… Ну да, простительно! Приходится же, по ходу пьесы придумывать…

Мужики ломанулись к телегам…

— Куда? Стоять! Я же не сказал, что отпущу прямо сейчас! Сначала вы мне отработаете, раз явились. Работы, то — раз плюнуть, на один день… Сделаете и свободны, как муха в полёте на Парижем, господа вольные мужики! А, я вас обедом накормлю. Понятно?

— Понятно, барин…, — покорно, без энтузиазма ответили те.

— Погреб где, знаете? Знаете!? Не раз, значит, бывали… Ну-ка, тихо! Я же сказал — «проехали»! Его, погребок то бишь, надо почистить. От вашего дерьма, в том числе… Лопаты есть? Ну, ничего, я вам свои выдам. Веники сами навяжите, из прошлогоднего бурьяна. Всё дерево из погребка вынесете наверх и сложите возле кухни. А собственное дерьмо и прочий мусор — сгрести в мешки и отнести подальше в степь. Вопросы есть? …Конечно, лошадей распрягайте, пусть пасутся. Самого мелкого оставьте — пусть за лошадьми смотрит. Справится? Вот и, хорошо! Вперед и с песней, вольные мужики! «Арбайт махен фрай!» И, чтоб к обеду погреб мой блестел, как у мерина яйца! …Что? …Неужели?! Я, конечно понимаю, что у мерина нет яиц — но, мой погреб, чтоб блестел!

Пока «вольные» крестьяне распрягали лошадей, я оперативно сбегал к тайнику… Достал из него лопаты — две штыковые, две совковые и, переложил оттуда в сумку посуду, провизию и воду… Стоп! Как же они чистить погребок будут — если там темно, как у афроамериканца в заднем проходе? Млять… Достал из тайника газовую лампу и два баллончика. Открыл пошире ворота конюшни — не через холл же, мужикам мешки с дерьмом таскать! Те вскоре подтянулись, с какими-то рогожными кульками в руках. Выдав мужикам совковые лопаты, я кратко напутствовал:

— Двое деревяшки таскают, двое дерьмо гребут… Приступайте!

Выдал тому, что Помельче, рабочие перчатки:

— А это я тебе, парень! Дарю. Может, рукам полегче будет…

Тот долго таращился на белоснежно белые, с синими пластмассовыми пупырышками на рабочей поверхности, хлопчатобумажные китайские рабочие перчатки — как на произведение искусства какое, не решаясь их одеть. Только, когда я на него пару раз грозно рявкнул, Тот Что Помельче — явно испытывая дикий стыд, что портит такую красоту, напялил их на свои мозолистые крестьянские руки… Эстет лапотный, блин!

Зажёг лампу и, отдал Угрюмому — как самому грамотному и, на вид — самому ответственному: