Иван Басловяк - Морпех. Русский Уругвай [litres]

Ночной марш по джунглям опасен не только тем, что можно нарваться на вражеский секрет. Вряд ли бандейранты этим озаботятся. Хищники тоже не очень страшны – услышав и учуяв множество людей, постараются заранее убраться с нашей дороги. А вот ядовитые змеи для моих босоногих воинов опаснее всех. Это я понял во время рейда по «принуждению к миру» соседей моего тестя, вождя ава-гуарани Матаохо Семпе. Потому я приказал воинам обуть приготовленные для путешествия по скалам Серра ду Эспиньясу башмаки. И привязать к ногам нечто вроде дополнительных голенищ из парусины, прокусить которую змея не могла. Так будут делать во многих латиноамериканских армиях, ведущих боевые действия в джунглях. Но они до этого додумаются в будущем, а я применяю уже сейчас.

Бежали долго. Хорошо, что тропа была нахожена и ощущалась босыми ногами индейцев. Мне и Шатуну было проще, мы обладали способностью видеть в темноте. «Кошачий глаз» называется. Мне эту способность Бог дал, а я поделился ей с Шатуном и Жень-Шенем, когда плыли наказывать испанцев, что нашего друга дона Мигеля убили. На утренней заре воины Сатемпо окружили деревню, перекрыв все тропы, выходящие из нее. Диверсанты Шатуна проникли в деревню и приступили к зачистке. Бандиты чувствовали себя совершенно свободно, и часовых выставили только у большой круглой хижины с пленными. Как ни странно, часовые бодрствовали. Видимо, боялись, что пленники разбегутся и лишат их жирного куша. Умерли они быстро и почти бесшумно: сюрикены в горле давали возможность только клекотать, разбрызгивая кровь.

Возле хижины, в которой спали остальные бандиты, часового не было. Непростительная небрежность! Знали, что на них некому нападать? Возможно. Но все равно глупо пренебрегать собственной безопасностью. Береженого Бог бережет, а не береженого – конвой стережет. В данном же случае конвоя не будет. Шли бы мы обратно, прихватил бы я пару-тройку десятков крепких мужиков для каменоломни. А сейчас – в землю супостатов! Я дал сигнал, и в хижину бесплотными тенями проскользнули диверсанты. Потянулись томительные минуты. Наконец циновка, закрывавшая дверной проем, откинулась. Из хижины все так же бесшумно, но уже без напряжения, вышли мои воины. Научились-таки профессионально душегубничать, не так, как при захвате галеона. Двое волокли обмякшее тело со связанными руками. Так, языка взяли, хорошо. Остальные тащили мешки, тюки и сумки бандитов. Трофеи – дело святое.

Я вышел на площадку посреди деревни. Там, привязанное к столбу, вкопанному в центре площадки, висело тело человека с длинными седыми волосами. Воины сняли его со столба и положили на землю. Я быстро подошел и опустился возле тела на колено. Старый индеец был сильно истерзан, но жизнь все еще теплилась в нем. Я достал нательный крест. Зеленое сияние окутало раненого, но он почему-то долго не приходил в себя. Крепко же ему досталось! Только не понятно, за что и почему. С чем связана такая жестокость? Но вот наконец раненый открыл глаза и тихо произнес:

– Я ничего не скажу…

«И не надо ничего говорить», – мысленно произнес я, прикасаясь к его лбу. Считал информацию с его сознания, одновременно максимально заглушив боль в его теле. К сожалению, не спасет его даже мой крест. Внутренние органы повреждены были еще в первый день плена, а крест может справиться с ранами только свежими, нанесенными не раньше одних суток. Печально. Я могу ему дать только легкую смерть, остановив сердце. Но не сейчас. Пусть люди увидят своего вождя живым. Вон, уже подходят. А я отойду. Не буду им мешать.

Я вошел в хижину, в которой недолго жили и быстро умерли охотники за рабами. Ее убранство, как обычно в виденных мной индейских жилищах, незатейливо: несколько пончо, кож, старых мешков свалено в углу. Посреди хижины – вечно тлеющий костер, над ним для просушки подвешено с десяток веников мате. В крышу воткнуты стрелы и мачете, на стенах висят поронго – большие сосуды из тыквы, употребляемые для переноски воды, хранения зерен и муки. Меж столбов развешены испачканные кровью гамаки. Домашняя живность отсутствовала. Индейцы очень любят диких животных и быстро их приручают. Потому почти в каждой хижине должен был быть какой-нибудь зверь или птица. Но в этой их не было. Налетчики, наверное, съели.

Незадачливых бандитов уже утащили в лес. На расстеленной напротив входа в хижину большой циновке кучей лежали одежда, обувь и разнофасонные шляпы. Рядом – оружие, сумки с порохом, пулями и пыжами. Пороховые рога на перевязях, тут же короткие сабли, несколько дротиков – оружие на любителя. Заплечные мешки чем-то набиты. Отдельной кучкой лежит то, что найдено на телах: ножи, деревянные ложки, курительные трубки, мешочки-кошельки. Венчал эту кучку сверкающий золотой обруч, украшенный поломанными перьями и подвесками из разноцветных прозрачных и полупрозрачных камней. Корона вождя, символ его власти.

– А большие сумки воины уже в лодку погрузили и вместе с гонцом к каравану отправили, – сказал подбежавший Сатемпо. – Седла под навесом возле лошадей лежат, мы их не трогали. Шатун распорядился с троп секреты не снимать. Сказал: «Всех впускать, никого не выпускать».

Правильно сказал. Нам не нужны незваные гости из леса. Я огляделся. Деревня от виденных мной отличалась только архитектурой хижин. Они почему-то были круглыми. Человек на тридцать каждая. Построены хаотично и близко друг к другу. Только перед общинным домом имелось достаточное пространство, на котором могли собраться все жители одновременно. Площадь, назову ее так, выходила к реке, где были сооружены примитивные мостки, а в берег вбиты колья, к которым привязывались лодки. Сейчас обломки лодок грудой лежали на песке. Вражеский транспорт бандейранты уничтожили, а их-то где?

Тут я услышал ржание, лошадиный храп и злой визг. Пошел на звуки и обнаружил приличный табунок привязанных к деревьям лошадей. Те хотели есть и пить и подавали своим хозяевам сигналы об этом. Но хозяева сменились. Индейцы, умевшие обращаться с лошадьми, остались в Новороссийске, а присутствующие здесь если не боялись, то опасались к ним подойти. Ничего, пусть коники потерпят, смирнее будут! Лошадники есть среди стрельцов-пушкарей, да и Потап с Никитой тоже специалисты. Подойдет караван, займутся трофеями. На лошадей погрузим часть снаряжения. Верхом ехать не придется, надо будет в поводу вести. Вот спецы индейцев и подучат обращению. Дам им два дня. Заодно дальнюю разведку проведем.

Пошел на площадь. Там собрались уже все жители деревни. Особой радости на их лицах я не увидел. И не мудрено: кругом чужие индейцы с оружием, лица непроницаемые. Враждебности не выказывают, но и по домам разойтись не позволяют. Потому стоят освобожденные молча, смотрят на лежащего возле столба вождя и молчат. Ждут, чем для них это все закончится.