Владислав Савин - Рубежи свободы [litres]

Жена адмирала сидела к нему спиной, Кук нагнулся над столом, забирая пустые тарелки и столовый прибор, женщина взглянула на него – и Кук похолодел, узнав ту, кто была Ольховской в Киеве тогда. Судя по ее взгляду, она его узнала тоже! И он, словно зверь, с размаху сунул лапу в капкан! Оружия нет – а в ресторане полно военных, и у многих кобуры видны! Если эта тварь крикнет – ему не уйти.

А если так – нож в руке, столовый, с тупым концом, но его достаточно, чтобы приставить к шейке москальского щенка? И – дернешься, закричишь, я твоего отпрыска зарежу! А ты, мальчик, сейчас пойдешь с дядей к выходу, для дядиного спокойствия, я еще пожить хочу, хоть день, хоть час, но мой! Затеряться на судне, а когда к берегу подойдем, прыгнуть за борт, пробковый жилет украсть нетрудно – все лучше, чем гарантированный расстрел!

Было радостно наблюдать за лицом москальской сучки в эту секунду! И тут сначала нож исчез из руки каким-то волшебным образом, а затем в плечо ударила такая боль, что хотелось взвыть! Локоть задран в потолок, ладонь неестественно вывернута и сжата, как в стальных тисках, на цыпочки приходится вставать, чтобы было не так больно.

– Не дергайся, урод, – голос сзади, прямо в ухо, – или руки оборву совсем. И ноги обломаю тоже – тебя к виселице на тачке повезут.

Аня Лазарева сидела за соседним столиком, в трех шагах от меня – то говорила что-то нашему Адмиралу, то озабоченно наклонялась к детям, Илюшке и Владику. Веселая, нарядная и просто ослепительно красивая. Хотя так выглядят все счастливые женщины. Наглядный пример образцовой советской семьи.

Здесь был не общий стол, а отдельные круглые столики на четверых. Маше, рядом со мной, не нравилось, что я смотрю не на нее, она скучала и надувала губки. А когда она отворачивалась, я видел ее профиль, очень похожий на Анин (даже прическа так же непринужденно растрепана). Хотя Маша моложе почти на десять лет. Может, и впрямь жениться мне, махнуть на все рукой? Уж если, простите за откровенность, сейчас билеты у нас в одну каюту – вопреки правилам, для пароходов и гостиниц, что «лицам, не состоящим в браке, запрещено». Интересно, кто в нашей Конторе билеты распределял – сильно подозреваю, что та, что напротив сидит.

В зале все свои: Мазур, Репей, Дед, Нукер, Акула – легенда советского спецназа. И семейство Смоленцевых здесь, за столиком от адмиральского с другой стороны. Юрка Брюс, рядом Лючия блистает, и двое старших детей. Младшие двое, как и Анина годовалая дочка, в каютах остались, под присмотром Марьи Степановны и нянь из «смолянок». Музыка играет, снаружи темнеет уже, мирный вечер, тишь да покой. Что там после обеда в плане – культмероприятия, танцы или кино? А после по каютам, и мы с Машей тоже – взрослые люди, все понимаем! Утром уже в Севастополе проснемся, согласно расписанию. День стоянка, экскурсии – вечером продолжение круиза.

– Ты пацанов видел? – озабоченно спросил Юрка, подсев ко мне. – Которые житомирский детдом.

Я кивнул. Мальчишки, на вид в возрасте от пятнадцати до семнадцати, как мне сказал пассажирский помощник, «дети совработников и милиционеров, убитых бандеровцами», занимали целый ряд кают третьего класса на палубе Е (самой нижней). Но так как у нас не какой-нибудь там «Титаник», где «чистую» публику отделяют от «нечистой», то детдомовцы бродили по всему пароходу, группами по трое-четверо – в разговоры не вступали, держались скованно, озирались по сторонам.

– Тебе ничего не напоминает? – сказал Юрка. – Классический случай, чему нас учили!

Теоретически да. Признак подготовки не теракта, а именно захвата объекта. Предварительная рекогносцировка – и обязательно группами, контроль друг за другом, чтоб никто не сорвался, не сболтнул. И минимум контакта с людьми – чтоб психологически с кем-то не зацепиться, не дрогнуть, не пожалеть в решающий момент. Если бы это были селюки бандитского вида, я бы первым озаботился принять меры – полномочия у нас были, – устроить шмон на предмет оружия с детальной проверкой документов, и для предосторожности не выпускать подозрительную публику из кают. Но детдомовцы – может, они просто дикие такие, впервые в жизни выбрались на море?

– Проверим, – отвечаю, – после пройдем к капитану, договоримся. А пока – ну будь ты человеком, дай пообедать!

Капитан по закону на любом корабле царь и бог – полномочный представитель Советской власти. И даже нам, с нашими корочками, прежде чем что-то устраивать на вверенном ему судне, полагалось хотя бы уведомить и составить план, координируясь с экипажем.

– Ну, смотри, – сказал Юрка. – После обеда сразу пойдем.

И ушел к своей итальянке. А я продолжил поглощать десерт. Ну не было в зале никаких подозрительных личностей! Если не считать таковым британского журналиста, мистера Гарднера (единственный иностранец на борту), у дальней стенки сидит, тоже лопает – но на боевика уж точно не похож! А официанты – это вроде как предмет интерьера. И видно было, что никакого оружия у них нет, и спрятать негде, и по пластике на обученных рукопашников они никак не походили, а один так вообще в возрасте был – борода, лицом на попа похож. Ходит, прислуживает, никакой видимой угрозы не представляет. Так поначалу казалось мне.

Я сначала лицо Ани увидел, как оно исказилось – страх и ненависть одновременно. В следующую долю секунды – нож в руке этого гада у шеи пятилетнего Илюшки Лазарева. А еще через микросекунду меня со стула выкинуло. Слышал еще на фронте, что бывает такое, время будто замедляется – Кот (в миру Саня Мельников) мне рассказывал, как фриц на него «шмайсер» наставил с трех шагов, и пули из дула медленно вылетали и как мухи двигались, глазом видны, и можно было успеть извернуться, свинцовый рой обежав, и фрицу лопаткой по шее. И у меня было похожее, уже после Победы, и сейчас – все вокруг как в стоп-кадре, один я двигаюсь, этого урода и так бы достал, он ведь спиной ко мне был, и в паре шагов всего, но он пацана мог бы порезать (и не говорите, что нож столовый, тупой – вашего сына на этом месте представьте!), так что сначала я нож у него забрал (на клинок рукой давление, противнику же одним большим пальцем надо удержать), вот не люблю я этот прием, всегда себе пальцы порежешь, но с тупым столовым прибором нефиг делать – ну а после руку ему вздернул, кисть вывернув (айкидошное «санке», кто знает), второй рукой проконтролировать успел – нет у урода спрятанного оружия, безопасен. И тут лишь время назад вернулось, вокруг шум, суета.

– Это Кук, – с облегчением говорит Лазарева, – Киев, сорок четвертый. Мне приговор тогда вынес.

И вдруг взрывается и с криком «ах ты бандеровская сволочь!» пытается совершенно по-бабьи выцарапать Куку глаза. А он лишь головой мотает, поскольку даже шажок сделать не может, приподнявшись на носки, иначе боль в руке просто нестерпима.