Владислав Савин - Рубежи свободы [litres]

– Мы как косматые ведьмы, – смеется Лючия. – Ай! Аня, держи подол!

Сцена на помосте. Земля рядом – а на экране выглядит, будто ужасно высоко. За перила держусь – изображаю, что высоты боюсь, а долг сильнее. Ветер снизу, нам платья вздувает и закидывает на плечи – и камера на нас, крупным планом! Но я знаю, что в кадре мы не в полный рост, а по пояс, так что зрители ничего такого не увидят. И товарищи из киногруппы тоже, под платьями у нас узкие нижние юбки надеты, специально на этот эпизод. Захотелось кому-то (неужели самому Пономаренко) эпизод в стиле «советской мерилин» (не снят еще тот фильм в Голливуде) – пожалуйста, покажем, что мы тоже не бесполые, не монашки! Вот только у нас это не просто так, а часть подвига трудового – когда общее дело для наших советских женщин всего важнее! И, повторяю, на экране все будет выглядеть пристойно – я сценарий читала. И утвердила – уже властью представителя партии, а не одной из актрис!

С напряжением смотрю туда же, куда Токмаков – предполагается, что на сцену укрощения трубы. Рыбников эффектно прыгал – в одном из дублей сорвался, но ничего страшного, на страховочную сетку упал. Ну, а Маша по сценарию на Токмакова смотрит больше, чем на трубу. Все закрепили, поставили на место – победа! Токмаков с облегчением произносит – успели! И следующий эпизод.

Моторы ревут на полной мощности, на помосте настоящий ураган! Я в поручни вцепляюсь, испугавшись, что меня сдует прочь. И чувствую, как платье с меня начинает срывать – наизнанку вывернуло, подол над головой в узел завязывает! Ладно «наша советская мерилин лучше американской», но всему ведь есть мера и приличие! Совершенно не хочу «секс-символом» становиться, как та актрисулька – мы с Лючией сейчас советских женщин вообще изображаем, а не конкретно наши персоны!

– У нас девушки тут в штанах работают, – произносит Токмаков слова по сценарию.

– Если ради дела, то по-всякому можно, – отвечаю я.

Эти слова – конец эпизода. Ветер стих, наши платья стали как обычно, юбки колоколом у ног, мы с облегчением вздохнули – и слышим: «Все готовьтесь, дубль два!» Сейчас нас снова раздевать будет?! А Карнович-Валуа-Токмаков с усмешкой смотрит и произносит мои же слова:

– Если в интересах дела, то можно. Надо, товарищ инструктор, надо! Раз партия просит.

Настоящую Мерилин сюда, она бы сразу убежала с визгом – а мы терпели! Когда наконец спустились, нас попросили поверх какие-то ватники надеть, и тоже на камеру засняли. Я тогда не поняла, зачем – в сценарии вроде не было? И лишь после, при просмотре уже полностью смонтированного эпизода, мне захотелось сквозь пол провалиться – да что же это вышло такое?

Говорят, что натурщицы художникам позировали не нагими, а в тонких трико. Вот и мы с Лючией, в легких платьях на ветру, с самого начала были такими, фигуры показывая в мельчайших подробностях! И длилось это намного дольше, чем у Мерилин, и ракурс был куда наглядней! И как мы бежим, и у нас подолы задувало между ног, и на лестнице сплошное бесстыдство, ну а наверху – да там кадры, когда у меня юбка над головой, были самые пристойные, в сравнении с тем, как на мне все облепляло, и ведь я не видела это тогда! А уж под конец – ужас!!! Кто сценарий изменил?!

Звоню режиссеру, злая, как собака! Александр Григорьевич ссылается на то что «ваш товарищ так сказал». Валька, сволочь, гад, ты что с нами сотворил! Как это выглядеть будет?! Репрессирую! Убью!

В сцене последней камера на нас наезжает, по пояс, по грудь, по плечи, только лица, как нам волосы рвет и лица юбками захлестывает, так что мы словно тонем в ветре, так по сценарию должно быть, «режиссерская находка». Но Валька достал где-то еще два куска такой же ткани, как наши платья. И на экране, после слов Токмакова и моих (и еще Лючия вскрикнула, ей тоже показалось, что нас с помоста унесет) – два треплющихся бесформенных лоскута улетают в небо, на фоне облаков. А после, внизу, мы в ватниках, в кадре по пояс, платьев не видно совсем. Что случилось – домысливайте сами!

Как я Вальку не прибила, когда увидела, не знаю сама. Орала на него, не стесняясь Пономаренко! И требовала это бесстыдство из фильма убрать! А Пантелеймон Кондратьевич лишь усмехался, а затем выдал:

– А мне понравилось! Идейно все получилось – как вы, Анна Петровна, рассказывали про ваш партизанский отряд и связную из Минска, как она с донесением шла, ей реку переплыть надо было, и узелок с одеждой утопила, зато донесение и личное оружие спасла. И почти сутки еще пробиралась по лесу почти нагишом, хорошо что тепло было, но комары. И никто в отряде ее бесстыжей не назвал – кстати, как ее звали, не помните? [23] Случай реальный, но не Белоруссия, а Карелия, 1942 г., партизанка Мария Мелентьева, Герой Советского Союза, погибла в 1943 г. Также, фильм внимательно смотря, никакой обнаженки я там не узрел, только ваши лица и руки, все строго облико морале. А что кто-то выдумать может, по своей испорченности – так кто за дураков отвечает? «Безобразие убрать» – ну, Аня, вы скажете, у вас обеих там великолепные фигуры, стройные и подтянутые, как на физкультурный парад! Нет там никакого неприличия – уж никак не больше, чем на пляже или шествии спортсменок. Впрочем, красавицы вы мои, давайте вы у себя дома, у своих мужей спросите, можете их в удобное время на просмотр пригласить. А я – у товарища Сталина, что он скажет. Но мое личное мнение, и я его Вождю выскажу – да Мерилин, которая ту сцену еще не сняла, от зависти убьется, и в то же время приличия полностью соблюдены, строго по-советски! Аня, уж вам-то хорошо знакомо: вот идете вы, или другая советская женщина, самых строгих правил и морали, в таком платье, как на вас сейчас, и вдруг ветер подует – и что, она сразу «легкого поведения» стала?

Спросила я вечером у своего Адмирала – стесняясь, будто что-то неприличное хотела сказать. А он лишь улыбнулся и сказал:

– Солнышко, ты для меня и в платье, и без него самая лучшая и красивая. А если серьезно – то вот на мой личный мужской взгляд, такое легкое платье с юбкой-солнцеклеш в движении и на ветру выглядит намного эротичнее самого смелого мини и даже купальника, своей непредсказуемостью и ожиданием – но в отличие от них, еще и целомудренно.

– Но ведь это все увидят? – возражала я. – Знаю, что у вас были там всякие мисс в купальниках на сцене, но я так не могу!

– Так ведь не в купальнике и не на сцене? – ответил Михаил Петрович. – И мы не мусульмане, чтоб любимую жену на улицу только в мешке выводить – а вдруг увидит кто ее красоту? Будешь женским лицом и образом СССР, что в этом плохого?

Лючия, когда мы уединились посекретничать, сказала, что Юрка ответил ей ее же словами, сказанными когда-то, что «лучшее украшение для любого синьора – это красивая и нарядная синьорина с ним вместе». А поскольку никакой обнаженки нет, то и католическая мораль не поколеблена! Так что – ничего плохого!