Илья Лагутенко - Владивосток-3000

— Вы хотите сказать, что я… Одновременно живу и во Владивостоке-2000, и во Владивостоке-3000?

— Именно так. Исчезнув отсюда, ты останешься все равно. Потому что ничего никуда не исчезает.

— Но там, в том городе… Буду другой я?

— Почему другой, тот же. Один и тот же человек может существовать в разных мирах. Это очень просто, к этому надо только привыкнуть. Как люди давно привыкли к чуду появления нового человека и, кажется, уже перестали этому удивляться. Ты слышал легенды о летающих людях?

— Которые живут в тайге, на сопке Пидан? Слышал, конечно, но…

— Но не верил? Ты сам теперь стал одним из таких летающих людей. И если ты не срежешь себе крылья, то вернешься. Возвращайся. И не забудь доложить адмиралу Щедрину о том, что прибыл из увольнения. Ты же был у него?

Капитан Арсеньев едва заметно улыбается.

— Был… Но как мне отправиться туда — и как потом вернуться обратно?

— Ты все знаешь сам, Влад. Просто вспомни. Отправляйся туда же. В ту самую точку, в которой ты очутился, когда впервые попал во Владивосток-3000.

Дерсу протягивает Пришельцу свою трубку, и тот глубоко затягивается.

Каплей собирается на службу. Он выезжает со своего двора — большого внутреннего двора старого дома на площади Луговой по прозвищу «пентагон». Ему надо выбраться на дорогу через арку. Land Cruiser уже заезжает в арку, но вдруг становится как вкопанный — посреди арки ниоткуда возникает человеческая фигура.

— Что за… — ругается Каплей, машинально нажав клаксон, но вдруг осекается. — Ты?

Это действительно он — подполковник Максимов. Он обходит капот, залезает внутрь машины и с мрачной полуулыбкой — глаза не улыбаются — смотрит на Каплея. Тот глядит на Максимова без выражения. Наконец спохватывается:

— Откуда ты здесь взялся? Мне говорили, что катер, угнанный тобой, был уничтожен.

— А-а-а, — Максимов машет рукой. — Меня и в самом деле чуть не утопили твои друзья, старик. Хорошо стреляют. Так что можешь считать, что я возвращаюсь с того света. Пришлось подать ложный сигнал бедствия, вывести из строя навигационное оборудование и сваливать по-быстрому из сектора обстрела. В условиях шторма, учитывая параметры и скорость хода моей яхты, это было несложно. Ну, не мне тебя учить…

У Каплея ходят скулы.

— Ладно, хорошо, допустим. И зачем ты здесь? Свалил — и хорошо. Зачем ты пришел ко мне? Как ты думаешь, куда я тебя сейчас отвезу?

Заметно, как Каплей обескуражен. Его речь, всегда спокойная и неспешная, становится быстрой и даже нервной. Таким мы его еще не видели. Да он и сам себя нечасто видел таким.

Сзади слышен сигнал машины, которая тоже хочет выехать со двора, но каплеевский «крузак», торчащий посреди арки, ей мешает.

— Старик, ты для начала давай отъедь, что ли, не мешай людям. Прокати меня по городу, потом и решишь, куда везти.

Каплей выруливает на Луговую, автомобиль не спеша начинает движение в направлении Баляйки.

— Рассказывай, — говорит Каплей. — Чего ты от меня хочешь? Зачем ты вернулся?

— Зачем вернулся… По «птичьему молоку» вашему соскучился, — усмехается Максимов. — Не все долги еще выплатил. Тебе. И Ольге. Ну и республике.

— Республике? Да, республике ты теперь много лет будешь долги выплачивать… Может, и не вернешься в свою Москву никогда.

— А я и не хочу возвращаться, Каплей.

— В смысле ты не хочешь?

— Я хочу у вас политического убежища попросить.

— Че, совсем попутал?

Каплей случайно наезжает на высокий бордюр, машина вздрагивает.

— Машину не жалко? — спрашивает Максимов.

— Это ж «крузак», что ему будет. Ничего страшного…

«Крузак» поднимается куда-то в район улицы Сабанеева, движется на самый верх, где Каплей тормозит, развернув машину носом к пропасти. Открывается вид на долину Первой Речки, сопку Холодильник, Рудневский мост…

— Ты серьезно насчет политического убежища? — мрачно спрашивает Каплей.

— А ты думаешь — кто сорвал операцию по захвату морской фермы? И кто вам сдал базу нелегальной резидентуры в гаражах на Тухачевского?

— Ты, что ли?

— Вы теперь мне орден должны дать, по-хорошему. Какой у вас там самый почетный? Орден Краба, наверное? Медаль Гребешка?

— А шпионажем не ты, скажешь, занимался?

— И шпионажем тоже я, что теперь скрывать. Мне нужно было организовать захват фермы «Гребешок Пасифик». И я, представь, даже вырубил охрану, вызвал отряд бойцов…

— А потом что?

— А потом… Потом отменил операцию, уничтожил все свои досье, которые должен был, по-хорошему, передать в центр, и сдал вам базу на Тухачевского. И кое-что еще готов сдать. Только не людей. Людей не сдаю. Коллегам я уже сообщил, что им нужно срочно покидать республику, так что их вы не найдете. Но информацию, которой я владею, — пожалуйста. Про операцию «Владивосток-3000» слышал? Ну вот… Кстати, катер, который я бессовестно угнал, стоит у водной станции Морского института, можете забрать. Он, как тут у вас говорят, «в поряде», «по кузову ровный», «салон не прокуренный», «ездила девушка». Нужен только косметический ремонт. Ну и замена некоторых приборов. Так что ваш гребешок не тронут, республика снова в безопасности. Можете спокойно создавать свой Тихоокеанский Союз. Присоединять к Приморью Сахалин и что вы там еще хотели — Камчатку? Да хоть Хоккайдо… А я помогу.

— Но зачем? Ты можешь объяснить мне, зачем ты это все сделал? — Каплей ничего не понимает.

Максимов закуривает, пуская дым наружу.

— Понимаешь, Каплей… Я попробовал гребешка. Там, на ферме… Сырого, настоящего, живого, соленого от морской воды гребешка.

— Вот оно что… Ловко. Ну и как? Наелся досыта? Утолил аппетит свой? Не переел? Белковое отравление не получил?

— Типа того, наелся. И сразу же отыграл назад. Отменил захват фермы, ну и все остальное… Теперь ты знаешь.

— Теперь и ты знаешь, — говорит задумчиво Каплей. — Про наш гребешок ничего никому нельзя объяснить. Его надо попробовать — и тогда ты все понимаешь без слов. Поэтому… Даже если бы ты не уничтожил свое досье, без этого понимания оно совершенно бесполезно. И в Москве, и где угодно. Знаешь, как посвящают в подводники?

— Что-то слышал… Заставляют целовать кувалду, которая раскачивается, привязанная к переборке?

— Это одно, а второе, главное, — надо выпить плафон забортной воды. Соленой забортной воды. В сыром гребешке тоже есть соленая вода.

— Да, теперь я это понимаю. И Ольгу я теперь по-другому совсем понимаю, и тебя… Но ты-то понимаешь, Каплей, что я не совсем законченная свинья?

— Ты нарушил присягу, — строго замечает Каплей. — Присягу своей страны.

— А разве я виноват, что мне выпало принимать присягу той страны? В жизни приходится что-то нарушать. Тебе, что ли, никогда не приходилось?