Константин Калбазов - Полководец [litres]

Во дворе все тихо. Усадьба полностью контролировалась лешаками и безопасниками. Потерь и раненых больше не было, что грело душу. Хватит с них уже имеющихся тридцати трех несчастий.

Вышел за ворота и посигналил фонарем вправо по улице, где за изгибом укрывалась карета княгини. Заодно подал сигнал и влево. Дальше стрельцы из личной роты княгини уж сами по цепи передадут да уберутся восвояси. Нечего народ пугать своим воинственным видом. И без того небось хозяева подворий, где были расставлены пикеты, думают да гадают, что это было.

– Княгиня, ты что это учинила?! Возомнила, что тут Москва и волей Рюриковичей можно согнуть любого боярина?! – в праведном гневе взъярился Борятский, едва Елизавета переступила порог его рабочей светелки, куда и определили пленника.

Несмотря на то что был связан, он даже попытался подняться со стула, но стоявшие за спиной безопасники вернули его на место, опустив ему на плечи руки.

– Опоздал ты, Александр Емельянович. Я уж давно принадлежу к роду Трубецких. И боярин ты только пока. Стоит тебя вывести на вече, как ты сразу же лишишься боярского звания, а там и лобное место недалече. Это я тебе истинно говорю, как главный судья земли Псковской.

– О каком предательстве ты вещаешь, княгиня?

– А ты не ведаешь?

– Истинно не ведаю!

– Здравия тебе, Александр Емельянович, – смиренно поздоровался вошедший в светелку Овечкин.

– Кузьма?!

– Не ожидал? Думал, все еще в темнице меня каленым железом гладят да на дыбу вздымают? А-а-а, понима-аю. Небось уж схоронил меня, грешного. Да вот твои хозяева порешили, что с меня еще какой толк будет.

Было видно, что Кузьма наслаждается каждым моментом разыгрываемой сцены. Это был его час триумфа. Как же он грезил об этом в темном подземелье, когда ему выворачивали руки, жгли, резали и вгоняли под ногти иглы.

– А что, Кузьма, знают ли твой боярин и княгинюшка, как ты их предал? Как отдал в лапы ворога всех преданных людишек, что тайно служили им? Как благодаря тебе погибали их вои?..

– Ты не распаляйся, Александр Емельянович. Знаем мы все это. Как и то, что Кузьма за каждого воздаст шведу и иезуитам сполна, – глядя на довольного до дрожи Овечкина, перебила боярина Лиза.

– Ну что ж, Александр Емельянович, душу свою я потешил. На твой изумленный лик посмотрел. Как же я представлял эту нашу встречу… Вот честно скажу, и десятой доли не потянуло. Вот так глядел бы и глядел. Жаль, что ты не можешь застыть в своем изумлении. Ну а коли так, то пора и за работу браться.

– Семью отпустите, – вдруг попросил боярин.

– С чего бы это? – вздернул брови Кузьма.

– Побойся бога, я ить твоих не тронул.

– Ты до моих не смог дотянуться, вот и не тронул. А как оказались бы в твоей власти, так еще и неизвестно, что с ними сталось бы. Да только сегодня вышел мне срок раздавать всем сестрам по серьгам. Такие дела, Александр Емельянович. Выводите его, ребятки. И тихонько. Нам шум совсем не надобен. Дел по самую маковку, а мы, считай, еще и не начинали.

Свист дудки комита [23] Комит – офицер, не имеющий патента (унтер-офицер), ответственный за управление гребцами и за ход галеры. . Барабан, отбивавший ритм, умолк, и весла замерли, поднятые над водой. Новый свист, и гребцы начали табанить [24] Табанить – грести распашными веслами в направлении, обратном нормальному, обычно с целью быстрого торможения. . Галера резко сбавила ход и наконец легла в дрейф в непосредственной близости от баркаса с тремя рыбаками на борту.

Если судить по внешности, то они были родственниками. Хм. Ну или скорее все же отец вышел в море со своими сыновьями. Старшему мужчине на вид лет сорок, парням около двадцати и восемнадцати. Возможно, они уже успели сделать родителя дедом, но внукам, ясное дело, рановато выходить в море.

– Эй, рыбак, я смотрю, у тебя сегодня хороший улов, – подойдя к фальшборту, произнес один из моряков.

– Хвала Господу, герре офицер, – отозвался старший из рыбаков, взглянув на мундир говорившего.

Ему и впрямь грех жаловаться. Отделенный перегородками грузовой отсек баркаса был полон рыбы. Не сказать, что это великое богатство. Но тем не менее сегодняшний день принесет в их дом какой-никакой, а прибыток.

– Подплывайте к впускному проходу, – указывая в сторону кормы, распорядился офицер.

На галере в кормовой части таковых два, с левого и правого бортов. Представляют собой постоянные трапы, висящие над водой. Подходить к судну, ощетинившемуся десятками весел с борта, все же несколько неудобно. Вот и устроили проходы там. По ним сразу же попадаешь на ют. На парусниках это скорее шканцы, потому что именно здесь располагается штурвал и несет службу вахтенный офицер. Но между галерами и парусниками хватает отличий.

– Как тебя зовут, рыбак? – обратился к поднявшемуся на борт мужчине офицер.

Н-да. Какой-то неприметный, блеклый, невысокий, щуплый и вообще весь из себя средненький. Вроде манера держаться, речь, походка и жесты указывают на дворянское происхождение. Но вот так пройдешь мимо и не запомнишь. Самый обычный дворянчик, каких много.

– Хенрик Манссон, герре лейтенант, – ответил рыбак, рассмотрев на горжете знаки различия офицера [25] Горжет – использовался до конца XVIII века, представлял собой металлический нагрудный знак, по которому можно было определить как звание офицера, так и подразделение, где он служил. .

– Откуда ты?

– Наша деревушка стоит на Апсё, герре.

– А рыбой торгуешь в Карлскруне?

– Так, герре.

– Значит, местные воды знаешь хорошо?

– Конечно, герре, – не понимая, к чему клонит офицер, продолжал отвечать рыбак.

При этом он все же осмелился осмотреться. Гребцы, как им и положено, находились на своих скамьях. Однако все они были в синих мундирах. Получается, солдаты. Ну да ничего удивительного. В Карлскруне, главной морской базе Швеции, каких только слухов не ходит. Поговаривают, король приказал тайно выстроить целый галерный флот, чтобы поквитаться с псковичами. И на ту флотилию гребцами определили всех каторжан. А откуда взять такое количество осужденных? Вот и начали набирать в команды галер солдат.

Так что с солдатами, сидящими на гребных банках, все ясно. Как и с самой галерой в этих водах. Военный вблизи главной военно-морской базы – это нормально. Но вот то, что с ним беседует только этот офицер, очень даже странно. Манссон, конечно, понимает, что не всякий капитан станет разговаривать с простым рыбаком. Но здесь вообще не слышно голосов. Свист ветра, скрип такелажа, стук дерева, лязг металла – и ни единого слова или шепота. А там, где собирается не одна сотня человек, так не бывает!