Иван Оченков - Конец Смуты

– Кшиштоф?

– Да, кажется, его зовут Христофор.

– А что командир рейтар?

– Капитан Гротте – хороший военный, и ему и его людям, в отличие от нас, платили до сих пор исправно. Однако его наниматель вот-вот может отдать богу душу, а умирать за короля Сигизмунда у него нет никакого резона. Полковник Дуглас говорил с ним, и, хотя он ничего не ответил, мне кажется, он не будет против. Но прежде мы хотели бы знать, что вы можете нам предложить.

– Если вы сдадите мне крепость, я приму всех желающих на службу. Я умею ценить хороших военных и плачу им достойное жалованье. Впрочем, полагаю, вам это известно от вашего родственника. Если же кто-то не захочет служить мне, я не стану его удерживать. Отсюда не так уж далеко до шведских владений, а мой брат Густав Адольф всегда нуждается в храбрых солдатах. Однако в последнее время они идут от него ко мне…

В тот день я, как обычно, поднялся рано и, решив еще до завтрака прогуляться, велел приготовить лошадей. Через несколько минут конюхи подвели верного Волчка, и я вскочил в седло. Рядом тут же материализовались фон Гершов с Михальским, и мы тронулись. Несколько человек стражи следовали на почтительном расстоянии, не мешая прогулке. К реке уже шли стирать белье маркитантки, удивительно быстро освоившиеся в моем войске.

– Доброе утро, ваше величество, – поприветствовали они меня хором.

– Благослови вас Бог, добрые женщины, – благодушно отозвался я.

– Хорошо ли вам служит малышка Лизхен? – громко поинтересовалась одна из них, ощерив в улыбке щербатый рот.

– Не жалуюсь, красавица, а тебе что за печаль?

– Ну мало ли, вдруг она по малолетству не справляется с таким бравым молодым господином, так мы могли бы помочь ей, – почти выкрикнула она, вызвав бурный смех у своих товарок.

– О нет, добрая женщина, я всем доволен.

Сказать по правде, мне не слишком понравилась ее фамильярность, но проявлять недовольство маркитантками – последнее дело, к тому же мне не хотелось портить себе утро.

– Не сердитесь на Клару, ваше величество, – оттолкнула ее одна из подруг, – все знают, что она дура и что язык у нее без костей.

– Я вовсе не сержусь; ты что-то хотела спросить?

– Да, хотела, вы, верно, не помните меня…

– Отчего же, ты – Грета, подруга капрала Шмульке.

– О, ваше величество меня помнит! Все верно, я – Грета, только я не подруга Шмульке, а жена, и мне немного не по себе, особенно после того как пропала Анна. Если уж вы не питаете к нам вражды, так, может, отпустите нас в крепость? Вы уж простите, если я что-то не так сказала, просто мы помним вас еще простым рейтаром…

– Все нормально, Грета, что поделаешь, рейтар – это навсегда. Я думаю, ты скоро увидишь своего мужа. Передавай ему привет от меня. Он был для меня хорошим наставником, и я ему очень благодарен за науку.

– Благослови вас Бог, ваше величество!

Едва мы отъехали от женщин, Кароль повернулся ко мне и спросил:

– Я вижу, вы в добром расположении духа, мой кайзер?

– Да, дружище, а почему ты спрашиваешь?

– Я давно не видел вас таким. Пожалуй, с тех пор, как мы были в Швеции.

– Что ты имеешь в виду?

– Вы веселы и приветливы, улыбаетесь и шутите со всеми, как в те далекие времена. В последнее время вы мало походили на того принца, к которому мы нанялись в Дарлове. И теперь я очень рад, что вы прежний. Неужели эта девочка вернула вам душевное равновесие? Если так, то нас привела сюда счастливая звезда.

– Не знаю, Кароль, душевное равновесие мне вернули, скорее, мое седло и возможность не слезать с него сутками. Мне ужасно осточертел дворец и надутые боярские физиономии. Здесь, в походе, слава богу, все по-другому. Впереди враг, рядом друзья, и мы, вне всякого сомнения, победим. Хотя, наверное, ты тоже прав, эта юная маркитантка действительно прелесть, и если по утрам мне хочется скакать на коне в бой, то вечером я с удовольствием возвращаюсь в свой шатер.

– Она милая девушка и, похоже, это заметили не только вы.

– О чем ты, дружище?

– О вашем почетном телохранителе – рынде. Никак не привыкну к здешним чинам.

– Ты о Романове?

– Да, мой кайзер, этот мальчишка смотрит на нее точно так же, как мой несчастный брат смотрел на ту проклятую полячку.

– Хм, но та юная панна была дочерью воеводы, а Лизхен – просто маркитантка…

– Господи, ваше величество, да этому парню нет еще и семнадцати! Кто в этом возрасте думает о таких вещах?

– Это да, но и чувства у таких молодых людей недолговечны, к тому же юный Романов ужасно влюбчив. Похоже, строгость матери сыграла с Мишей злую шутку. Стоит ему увидеть новую женщину, хоть немного непохожую на окружавших его монахинь и боярынь, и он сразу сражен наповал. Впрочем, возможно, ты прав. Как доберемся до Смоленска, я найду этому мальчишке другую службу. К примеру, пошлю в Москву сообщить о наших победах. Солдат из него, скажем прямо, так себе, а гонец получится не хуже иных. Что-то еще?

– Да, мой кайзер, у нас совершенно нет денег.

– Я знаю, поэтому надо как можно быстрее закончить с этой крепостью и идти на соединение с Черкасским. В его обозе не только порох и осадные пушки…

– Государь, – привлек мое внимание Михальский, – мне кажется, что в Белой что-то происходит.

Действительно, на бревенчатой стене стояли несколько человек, один из которых определенно подавал нам знаки. Взявшись за подзорную трубу, я попытался разглядеть происходящее, но без успеха. Просто диву даюсь, что в нее могли рассмотреть те два молодых обалдуя… Между тем убедившись, что мы обратили на него внимание, подававший знаки вдруг взялся за лук и выстрелил в нашу сторону. Стрела, разумеется, не долетела и половины расстояния, но один из казаков, повинуясь приказу Корнилия, поскакал, чтобы ее забрать. Через несколько минут у меня в руках было таинственное послание, обернутое вокруг стрелы. Памятуя о печальной судьбе монаха, читавшего письмо Марины, я взялся за него в перчатках. Текст гласил: «Сегодня ночью будьте готовы».

– Похоже, это Лермонт… – задумчиво предположил я.

– Вы узнаете его руку? – заинтересованно спросил Михальский.

– Да откуда?.. Говоря по совести, я не знаю даже, умеет ли он писать. Однако посмотри, как написаны эти буквы. Немцы пишут иначе, у нас в ходу готический шрифт, а это написание, мне кажется, называется гэльским.

– Не могу сказать, ваше величество, но в гарнизоне Белой – чертова прорва шотландцев и ирландцев, и один бог знает, как они пишут эти проклятые буквы.

– Ты прав, но нас ведь просят только быть наготове, не так ли? Так давай будем, тем более что мы и так это делаем.

Вернувшись в лагерь, мы застали весьма интересную картину. Площадка перед царским шатром представляла собой сущий бедлам. Столы и стулья раскиданы, навес держался на одной подпорке, а мои бравые рынды и верные слуги стояли друг против друга с оружием в руках, готовые немедля пустить его в ход. Между ними метался, как раненый тигр, мой постельничий Матвей Шемякин, очевидно пытаясь предотвратить кровопролитие.