Иван Оченков - Конец Смуты

– Мало у нас немцев, прости господи… – буркнул себе под нос постельничий и громко спросил: – А в возах что?

– Да вот рухлядишка кое-какая, фон Гершов сказывал, что царская, с прежних времен, да самого дядьки зажитое.

– Ну раз царская – значит, царская, – рассудил Шемякин. – Скажите, пусть туда возы ставит, не пропадет добро, я чаю. А кони-то хороши!

– Да, чуть не забыл, государь сказывал, что пировать будет по случаю сдачи крепости, чтобы все в исправности было.

– А то я не знаю, что после взятия крепостей бывает… – пробурчал тот в ответ, но потом, сменив гнев на милость, поблагодарил: – Спасибо, что передал, Федя.

– А после пира на Смоленск пойдем…

– Иди уж!

Поставив фургоны где велено, старик вместе с драгуном принялся распрягать лошадей, под заинтересованными взглядами молодых людей. Наконец управившись, царский дядька поблагодарил немца, сунув ему монету. Тем временем из царского шатра вышла Лиза и, увидев Фридриха, радостно подбежала к нему и приветливо поздоровалась. Тот, заметив девушку, сначала нахмурился, но потом улыбнулся и стал ей что-то говорить, энергично жестикулируя. Миша при виде царской служанки, или, как ее стали называть, камеристки, тут же впал в мечтательное состояние. Федор же, подойдя к одному из фургонов, бегло посмотрел сквозь щель, оставленную неплотно прикрытым пологом. Предчувствия его не обманули, там были свалены добрые седла, виднелись сабли и прочее оружие и еще какое-то добро. Заметив его маневр, старик подошел и что-то сказал по-немецки.

– Не разумею, – помотал головой Федька и хотел отойти прочь, но Фридрих остановил его, потянув за рукав.

Подведя парня к возу, он вытащил оттуда богатое седло и показал на него, бери, мол. Но Федор в ответ только покачал головой, дескать, я служу государю. Старик понимающе кивнул и, покопавшись в одном из сундуков, вытащил простой рейтарский пистолет.

– Es ist ein Geschenk, – проговорил он, глядя Федьке в глаза, – von mir. [39] Это подарок, от меня ( нем .).

Но парень еще раз покачал головой и отошел к Мишке. Вместе они пошли было прочь, но остановились, увидев, что к шатру идет толпа народа. Быстро вспомнив о своих обязанностях, рынды встали у входа, положа руки на эфесы сабель и внимательно приглядываясь к происходящему.

Царский постельничий вышел к подошедшим людям и громко осведомился, чего им нужно.

– А ты погляди, кто среди пленных оказался, Матвей, – вышел вперед Вельяминов.

Толпа расступилась, и два дюжих стрельца выволокли связанного шляхтича с заткнутым ртом, бешено вращавшего глазами. На лице его выделялся порядочных размеров кровоподтек, свидетельствующий о явном нежелании владельца куда-нибудь идти.

– Лях да и лях, – пожал плечами Шемякин.

– Этот лях посланником был к государю от короля Жигимонта и, когда в кремле послов принимали, лаялся и бесчестил всяко государя нашего, пользуясь неприкосновенностью своей.

– Эва как… – задумчиво протянул постельничий. – Да, помню. Только государь у него грамоты не принял да велел гнать его в шею, да колпак шутовской пожаловал.

– Послов обижать – грех, – продолжал Никита, – только теперь-то он не посол и за слова свои поносные ответить должен!

– Пся крев! Быдло! Холопы взбунтовавшиеся! Варвары бессмысленные! – разразился ругательствами шляхтич, ухитрившийся вытолкнуть кляп языком, – вы только обманом воевать горазды да предательством! А случись в поле сойтись, так все ваше войско поганое одна гусарская хоругвь в грязь втопчет…

Стоящий рядом Анисим Пушкарев покачал головой и незаметно ткнул шляхтича в бок, оборвав того на полуслове.

– Никита Иванович, сделай милость – подойди, пожалуйста, – заговорил невесть откуда взявшийся Михальский.

– Корнилий, – удивился, подходя к нему царский кравчий, – а ты как здесь оказался? Государь с кем?

– Государь с фон Гершовом, будут скоро, – почтительно отвечал ему Михальский и тут же перешел на яростный шепот: – Никита, ты за каким нечистым этого дурака сюда притащил?..

– Да как же, – удивился тот, – он государя всяко бесчестил…

– Вот и удавил бы его по-тихому! Ты посмотри, что он кричит, думаешь, он постесняется государю еще раз неподобное наговорить?

– Вот сразу за все и повесим.

– Ну а сюда его зачем тащить? Ты что, Иоганна нашего не знаешь – велит еще, чего доброго, дать ему саблю да рубиться с ним вздумает, а оно нам надо?

– Государи с холопами не бьются… – неуверенно протянул Вельяминов.

– Это у вас не бьются, а в Европе и не такое бывало! К тому же теперь его хоть в поединке убей, хоть на плаху положи, а все одно скажут, что варвары-московиты пленного убили. Так что тащили бы вы его куда подалее отсюда, пока государя нет!

– Уже есть!.. – скрипнул зубами Федька, заметивший царя, подъезжающего со свитой.

– Что случилось? – полюбопытствовал государь, глядя на бородатые физиономии собравшихся.

– Челом бьем, великий государь, – прогудел Шемякин вместе с остальными собравшимися, – суда просим!

– Час от часу не легче – какого еще суда?

– Да вот, государь, – выступил вперед Пушкарев, – попался нам в руки вор Чаплинский, который на тебя поносные слова говорил в кремле. Но тогда он послом был, и на голову его укоротить нельзя было, а сейчас – в самый раз.

Едва полуголова договорил это, как стрельцы выволокли шляхтича и поставили его перед царем на колени.

– Да и сейчас вроде нельзя, я всем пленным жизнь обещал, – отвечал царь скучным голосом.

– Прости, государь, – внушительно проговорил постельничий, – на все твоя воля! Велишь казнить вора – казним! Помилуешь – отпустим. Вот только негоже таковое спускать.

Собравшиеся вокруг тут же подтвердили его слова одобрительными выкриками. Тем временем шляхтичу удалось отдышаться.

– Проклятые схизматики, дайте мне саблю, и я научу вас разговаривать с благородным шляхтичем!.. – хрипя, выдохнул он.

– Что же ты так убиваешься, болезный? – участливо спросил государь тяжело дышащего Чаплинского. – Ты же так никогда не убьешься!

– О, ваше королевское высочество, – сплюнул тот кровь, – вы одержали победу с помощью предательства, но, клянусь честью, она будет для вас последней, со времен Грюнвальда мы не раз били немцев, побьем и на этот раз.

– Ну-ну, – хмыкнул в ответ царь.

– Казнить бы его надо, государь, за такие поносные речи, – прогудел Шемякин.

– Шутов не казнят.

– Шутов?

– Ну да, я же ему шапку шутовскую пожаловал, – пояснил царь и обратился к шляхтичу: – Чего ж не носишь?

– Легко оскорблять безоружного…

– У тебя было оружие и гарнизон был. Вот только ты, вместо того чтобы воевать, – пьянствовал. Хочешь благородной смерти? Не выйдет!

Сказав, словно пригвоздив поляка к столбу, царь отвернулся и пошел было к своему шатру, но от гнева покрасневший как рак Чаплинский крикнул ему что-то в спину на непонятном языке.