Иван Оченков - Конец Смуты

– Вечеряете? – спросил самый старший из вошедших, князь Василий Лыков.

– Садитесь с нами, – радушно пригласил их Романов.

– Благодарствуйте, – сдержанно ответили гости и стали рассаживаться.

Сразу возникла заминка, поскольку Федька с Мишкой сидели рядом, а вошедшие были куда выше Панина родом, и сесть ниже его им было никак нельзя. Впрочем, Федька, прекрасно зная все эти обычаи, тут же пересел на край, что прочие приняли как само собой разумеющееся.

– В дозоре были? – нейтральным тоном поинтересовался Василий.

– Ага, за ляхами следили, – охотно отвечал ему Мишка.

– Да, теперь царских рынд в дозоры назначают, – покачали головой прочие.

– А мне интересно, – простодушно отозвался хозяин шатра.

– Интересно, Миша, у девки под сарафаном! – назидательно произнес Лыков, – а ты – царев стольник, и не дело тебе в дозоры ходить. Умаление роду!

– Все лучше, чем с топором без дела стоять, – не согласился тот.

– Дурень ты, Мишка! Не просто стоять, а царскую особу охранять! Понимать надо. Таковая честь не всякому положена. Это сейчас всяких худородных в рынды производят, а в прежние времена такого бесчестия отродясь не бывало.

– Меня в рынды государь пожаловал, – отчетливо проговорил Федька, – и род у меня честный, не хуже иных и прочих.

– «Не хуже иных и прочих!..» – передразнил его в ответ Василий. – Да к нам в холопы, бывало, выше тебя родом продавались! Смотри на него, каков! «Не хуже иных и прочих…»

– Ты, князь Василий, говори, да не заговаривайся! Федор – гость мой, и кто на моего гостя хулу возводит, тот со мной бранится, – прервал его Мишка, – ты ежели по делу пришел, так говори, чего хотел.

– По делу, по делу, – отозвался обескураженный отпором Лыков, – только дело это не всех касается…

– Пора мне, Михаил Федорович, – поднялся Панин, – спасибо за хлеб. за соль…

– Едим да свой, – негромко добавил кто-то из рынд и засмеялся.

Поклонившись хозяину и не глядя на прочих, Федька вышел из шатра. Было уже довольно сумрачно, а слуг рядом не оказалось, так что парень тут же повернулся и, зайдя с другой стороны, стал прислушиваться.

– Эх, Мишка, Мишка, – выговаривал тем временем Романову Лыков, – шатаешься незнамо где и не ведаешь, что твоего дядю князя Троекурова велено в железа заковать да содержать как злодея!

– Не может быть! – воскликнул в ответ Романов. – Кто?

– Не знаешь кто? – саркастически усмехнулся князь Василий. – Королевич наш заморский!

– За что?

– За правду! Посмел перечить, видишь ли, кровь христианскую пожалел.

– Как это?

– А вот так! Немец наш хочет всех православных воинов погубить, пославши их на пушки ляшские! Дядя же твой не стерпел да за правду встал, а его за это в железа велено.

– А вы что?

– А что мы? Не стали такой приказ выполнять. Да, так и сказали, дескать, не допустим бесчестия.

– А государь?

– Хех, государь… государь немцев кликнул, уж они-то, христопродавцы, Бога совсем не боятся.

– Что же теперь делать?.. – пролепетал в ответ Мишка.

Что ему ответил князь Василий, Федька так и не услышал. Рядом раздался шум, ржание коней, забегали слуги, и Панин, воспользовавшись темнотой, улизнул. Вернувшись к своей сотне, он, как нарочно, наткнулся на Корнилия.

– Где тебя нечистый носит? – грубовато поприветствовал его Михальский. – Мы тебя обыскались.

– У Романова был, – буркнул в ответ Панин.

– Гостил, значит… ну и чем тебя угощали, пряниками али еще чем?

Федька в ответ только промолчал, упрямо сжав губы. Корнилий, приглядевшись в темноте к его лицу, встревоженно спросил:

– Случилось что?

– Слово и дело государево… – едва слышно произнес парень.

– Чего? – изумился тот.

– Слово и дело государево, – чуть громче повторил Федька.

– Ну-ка, пойдем, расскажешь, что с тобой приключилось.

Через несколько минут Корнилий уже шел с Федором к стрелецкому лагерю. Подойдя к скромному шатру Анисима Пушкарева, сотник оглянулся и, не заметив ничего подозрительного, вошел вместе с парнем внутрь.

– Что приключилось-то? – встретил их вопросом непонятно как оказавшийся у стрелецкого полуголовы царский кравчий. – Чего звал, да еще сюда?

– Прости, Никита Иванович, да только рядом с государем глаз чужих много и ушей. А тут, у стрельцов, куда как спокойнее.

– Вот как?..

– Да уж так; ну-ка, Федя, расскажи нам еще раз, что услышал.

Пока Панин рассказывал присутствующим, что подслушал у романовского шатра, лица у них все более темнели. Наконец Пушкарев не выдержал и замысловато выругался.

– Вот же аспиды многоглавые, все им не так! Чего делать-то будем?

– Государю надобно сказать, – робко предположил Федька.

– Ага, – посмотрел на него с жалостью Вельяминов, – а что мы ему скажем – что бояричи воду мутят? Так он это без нас знает. Вот кабы ты услыхал, что они умысел на государя имеют, тогда другое дело…

– А может, услыхал? – с надеждой спросил Анисим, – главное дело – начать, а на дыбе и не в таком признаешься.

– Не, – испугался Федор, – врать не стану. Государь меня будто насквозь видит, да и невместно это – напраслину возводить.

– Можно и без дыбы, – задумчиво предложил Михальский, – отправить их куда в бой, а там – воля божья.

– Э нет, – не согласился с ним Пушкарев, – эти дурачки молодые не сами додумались, а за кем-то повторяют. Надо узнать за кем. Да и если они нынче ничего не умышляют, так завтра начнут, а крамолу коли рвать, то с корнем!

– Не пойдет на это государь, – покачал головой Никита, – сами знаете, он пока в их руках сабли не увидит, в заговор не поверит.

– Угу, – покачал головой Анисим и вдруг хлопнул себя по лбу, – охти мне, а пока мы все здесь, с царем кто?

– Не бойся, фон Гершов с ним, а его драгуны да кирасиры – на часах вокруг шатра.

– Тогда ладно, Кароль – человек надежный, даром что немец.

Утром следующего дня я вместе со свитой направился к ближайшей к лагерю осадной батарее. Лично встретивший меня Ван Дейк отчитался о проделанной работе и доложил о готовности начать обстрел. Внимательно ознакомившись с тем, как установлены осадные пищали и бомбарды, я, укрывшись в небольшом, специально устроенном на такой случай окопчике, махнул рукой. Орудия были уже заряжены, и пушкари один за другим подбегали к своим пушкам, вжимая фитили в затравки. Первым канонаду начала большая, богато изукрашенная пищаль под названием Аспид. Выстрел разорвал напряженную тишину в клочья, и в крепостную стену понеслось кованое ядро. Прицел был взят достаточно хорошо, и гостинец ударил в самое основание стены, брызнув в стороны осколками. Стены в этом месте были обрушены еще поляками в прошлую осаду. Не имея времени опять возвести укрепления, новые хозяева ограничились лишь тем, что, расчистив завалы, соорудили на месте обрушившегося прясла обычные бревенчатые клети, забитые изнутри землей вперемешку с кирпичными обломками прежнего строения. Позади деревянной стены был насыпан вал с частоколом поверху. На самих клетях стояло несколько пушек малого калибра, из которых осажденные попытались вести контрбатарейную борьбу, но, убедившись, что не могут состязаться с нами в дальнобойности, прекратили это бесполезное занятие.