Андрей Дай - Поводырь: Поводырь. Орден для поводыря. Столица для поводыря. Без поводыря (сборник) [litres]

Я даже ошеломленно отшатнулся. Она сама понимала, о чем говорила? Или французские любовные романы окончательно сдвинули набок что-то в ее голове? Словно бы я был действительно должен пожертвовать всем – и жизнью, и карьерой – ради счастья соплюхи принцесски!

– Меня сослали бы на Камчатку, – хмыкнул я. – Готовы ли вы отправиться туда следом за мной?

– Я?! – удивилась Наденька. – Я что буду должна?

– Конечно, – совершенно серьезно кивнул я. – Нас сослали бы вместе.

– Вы что? Выдали бы жандармам меня? – презрительно выговорила девушка. – Прощайте, сударь. Мне не о чем более с вами говорить!

Такой вот содержательный разговор произошел. Меня пожалели, простили, обвинили в предательстве и выгнали. Причем все это – не спрашивая моего мнения и не утруждая себя доказательствами вины. Интересный человек – моя нареченная. Что мне еще сказать…

В стране победившего доллара Конгресс принял знаменитую, запрещающую рабство, Тринадцатую поправку к Конституции. Теперь, по сообщению корреспондента из САСШ, в течение года все двадцать девять штатов должны были эту поправку ратифицировать. Но я-то помню, как, то ли в 2012, то ли в 2013 году по телевизору мусолили скандал со штатом Миссисипи. Оказалось, что за сто пятьдесят лет документы так и не были официально поданы Архивариусу США, пока уже в двадцать первом веке не оформили, наконец, все как надо и директор Федерального реестра отчитался перед страной, что рабство окончательно запрещено в «цитадели демократии».

Студенты шатались по улицам полупьяными и призывали обывателей разделить с ними радость по поводу освобождения несчастных негров. Люди пугались. Свободный негр представлялся им дикарем из книг о приключениях в дебрях экваториальной Африки. Городовые откровенно смеялись в усы.

Из губернского правления пришла телеграмма. Потанин просил моего дозволения на проведение лекций господина Шашкова в Томске. Отправил ответ: «Запретить до моего возвращения». Еще чего не хватало! Мне сначала с текстами ознакомиться нужно, потом разрешать. Может, они там за отделение Сибири от Империи станут агитацию вести, а мне потом отвечать.

В общем, это я все к тому, что в Санкт-Петербурге меня больше ничего не держало. Приближалось Сретенье. А я все продолжал болтаться по ледяной столице, душой стремясь на восток, в Сибирь, домой, и не имея возможности уехать без высочайшего дозволения.

Да еще люди какие-то, постоянно ошивающиеся у парадной отцовского дома и набивающиеся на встречу, прямо-таки одолели. Сначала-то даже обрадовался. Думал – сейчас я специалистов наберу. И искать не нужно – сами идут. Принял троих. И велел остальных на порог не пускать. Ежели есть, что мне предложить, так пусть в виде прожектов оставляют.

А те трое, кто до моего кабинета все-таки добрались, меня видно не за того приняли. Человек, переживший эпоху, когда «сыном лейтенанта Шмидта» был каждый второй житель постсоветского пространства, на предложения проспонсировать проект канала от Балтийского моря до Тихого океана отвечает всегда просто и незамысловато. Одного сам спустил с лестницы, двое на счету Артемки. Я еще удивляюсь человеческой наивности! Остальным-то прожектерам прекрасно ведь судьба первых троих была известна. Так чего ждали? Что я в одночасье поглупею?

В общем, получив приглашение в Царское Село, вздохнул облегченно. И улыбнулся. Почувствовал – развязка близка. Скоро меня отпустят.

Несколько дней всего прошло после доклада в ВЭО, а уже какие явные изменения в отношении ко мне. На вокзале в Царском Селе встретили и к большому Екатерининскому дворцу привезли. И у застав даже не притормаживали. Синих мигалок с сиреной еще не выдумали, гербами на дверцах экипажа пришлось обходиться, но эффект тот же самый.

Дворцовый комплекс был огромен. Как бы не километр в длину! Зимний по сравнению с любимым жилищем Екатерины – киоск с сигаретами на автобусной остановке. И каково же было мое удивление, когда карета повернула куда-то в сторону, к отличающемуся и по стилю архитектуры и даже по цвету зданию. К Зубовскому флигелю, как мой безотказный гид пояснил. Император Николай именно в нем выделил помещения для старшего сына Александра, а тот и после коронации не счел нужным что-либо менять. Большой дворец оставили для проведения пышных церемоний и создания нужного имиджа в глазах заграничных гостей. Сам же царь предпочел уют без излишней роскоши.

По Боскетной лестнице из коридора, в Купольный зал. Короткий переход к Камердинерской и, минуя маленькую Переднюю, с которой, по словам сопровождающего меня офицера, начинались покои царя, на вторую, внутреннюю лестницу.

– Императрица ожидает вас, ваше превосходительство, – указав направление, откланялся гвардеец.

В Китайском зале царствовали кружева и кринолин. Шорох драгоценных тканей и едва слышных разговоров. Десяток фрейлин и камер-дам царицы своими пышными юбками занимали почти все не маленькое пространство. Поставщицы придворных сплетен и личные шпионки императрицы проводили меня ничего не значащими улыбками, от которых, тем не менее, встали волоски на спине. Эти дамы были опасны. Как проверенный яд в перстне, как стилет в рукаве или как приговор палача…

И, наконец, Зеркальный или, как его называла сама Екатерина Великая – Серебряный кабинет. Огромные холодные пространства зеркал, искажающие, искривляющие пространство небольшого помещения. Мебель темного дерева с ослепительно-белыми, слоновой или моржовой кости вставками. Глубокие, обитые серо-голубым атласом удобные кресла. Пестрая собачонка на расшитой подушечке.

Едва я вошел, плечистый лакей захлопнул за моей спиной дверь, в стиле всего кабинета украшенную изнутри зеркалом. Мои отражения немедленно размножились, вытянулись в глубину равнодушных стекол все уменьшающимися подобиями.

– Позвольте представить вам, ваше величество, этого достойного юношу. Герман Густавович Лерхе. Действительный статский советник, начальник Томской губернии, – я едва разглядел в пестроте отражений великую княгиню Елену Павловну и искренне обрадовался, услышав ее голос.

– Я наслышана о вас, сударь, – маленькая ростом императрица, сидя и вовсе терялась в чрезмерно великом для нее кресле. – Идите же сюда, ближе.

Марии Александровне было явно нелегко выговаривать слова русского языка, так и не ставшего для нее родным. Так что, после первых же звуков моего ответа на немецком, успел заметить одобрительную улыбку великой княгини.

– Здравствуйте, ваше императорское величество, – позвоночник привычно согнулся в поклоне. Жаль только, это гимнастическое упражнение не добавило мыслей в пустую голову. Вообще не представлял себе, о чем говорить с царицей. Мне от нее ничего не нужно было. Да и для нее, как полагал, я – только этакая забавная экзотическая зверюшка. Вроде черно-белой болонки, спящей на пуфике.