Владимир Поселягин - Прорыв

После этого, проверив свой костюм и плащ, я поправил шляпу и уверенным шагом направился к танку. Унтеру из оцепления предъявил жетон и документы сотрудника гестапо, солдаты местные были, и командировочных из Мюнхена не знали, а танкистам, подойдя, я приказал проследовать за мной в соседнее здание, где им будут даны последние инструкции. Дело-то серьёзное, сам фюрер будет на параде. Те поморщились, видимо подобными инструкциями и подписками их уже достали, но прошли следом за мной в здание. Где парни и взяли их на прицел. Двоих сразу в ножи взяли – дёрнулись к оружию, а вот остальные остались в живых. Мы их раздели по очереди и, связав, оставили на месте. Когда мы их ещё брали на прицел автоматов, я дал им слово офицера, что оставлю их в живых, если они не будут сопротивляться, и выполнил своё обещание. Те, кто не дёрнулись, остались в живых. Связали крепко, не развязаться и других не развязать, а перед уходом просто вырубили, крепко, пару часов точно не очнутся. Дверь мы, уходя, заперли. Так что необходимое время для проведения операции у нас было. Мы же, переодевшись под танкистов, также в чёрных пилотках и комбинезонах, с пистолетами на поясах – они у всех были, экипаж оказался полностью офицерским, из СС, – загрузились вещами и направились к танку. Охрана пропустила нас без вопросов. У них приказ охранять танк от зевак, а не проверять, что там носят. Это мне ещё гестаповцы сообщили, во время допроса в гараже инженера-коммунальщика. Мы бы не смогли ничего пронести, если бы гестаповцы охраняли машину, но их тела остывали в погребе инженера, поэтому контроль и ослаб.

Едва мы успели загрузиться и подать все вещи внутрь танка – а цинки и гранаты были завёрнуты в материю и брезент, непонятно, что несём, – как прибыл проводник. Так что пока бойцы набивали диски, я запустил двигатель и, стронув машину с места, направился следом за пикапом, под крики одобрения зевак. Я даже рукой им из люка помахал и с достоинством посмотрел в объектив, когда фотограф сделал снимок со мной вместе. Чёрт, тут я прощёлкал, не успел отвернуться, и меня поймали в кадр. И сделать ничего нельзя. Хотя… Да пусть будет. Берёзов и ещё один боец сидели на башне, старлей спустил ноги в открытый верхний люк. И тоже, улыбаясь, махали руками. Наши наушники уже были подключены к разъёмам внутренней связи, так что я слышал в динамиках, как старлей, улыбаясь, сквозь зубы прошипел:

– Я вам покажу, уроды, как радоваться трофею.

– Ты ещё будёновку надень! – рявкнул я ему в микрофон под хмыканье остального экипажа. – Не привлекай внимания. Улыбаемся и машем.

Нормально пока шли. Танк шлёпал гусеницами, где по брусчатке, а где и по асфальтовому покрытию, следом за проводником, мощный движок ревел, выбрасывая в воздух сизые клубы не прогоревшей солярки. Движок холодный был, но прогреется, нормально будет. Баки полные, как я видел, датчики показывали это, а в остальном норма. Кроме одного. Всё же одна, скажем так, неприятность присутствовала. О ней мы узнали только когда оказались внутри танка. Гестаповцы об этом не сообщили, возможно не знали, а я тут промашку допустил, не догадался спросить. С пулемётами действительно всё в порядке было, затворы на месте, бойки тоже, парни проверили, вхолостую пощёлкав ими, однако ко всем трём пулемётам имелось всего три диска. Да те, что на них стоят для виду, и всё. Ниши для боеприпаса были пусты, запасных дисков не имелось. Вот и пришлось парням снять все три диска, сидеть и набивать их. Это и может создать некоторые проблемы при постоянном ведении огня. Быстрой замены не будет, нужно сначала снять, на ходу, в трясущейся машине снарядить патронами, и снова поставить. Времени много. Так что, подумав, я решил курсовой пулемёт стрелка исключить из боя, он будет сидеть и снаряжать пустой диск, когда расстреляет кто-то из двух других, и передавать тому, кто первым успеет протянуть руку, ну и начнёт снаряжать следующий, пустой. Так что пулемёты будут действовать в башне, один тот, что кормовой, ну и спаренный с пушкой. А сначала да, работать начнут все три, это уже потом перейдут на двухпулемётную основу. Да и вообще посмотрим по ходу дела.

Тут я заметил, что проводник притормаживает. Похоже, мы подкатили к месту, парад уже шёл, минут пятнадцать, если по часам судить, так что я остановил танк, но двигатель не глушил. Ещё чего. А если потом не запустится? Конечно, по словам механика-водителя, которого я успел допросить, баллоны заправлены и аккумулятор целый, но всё равно рисковать я не стал. Из пикапа вышел молодой офицер, тоже СС, и, отправив машину в сторону, в боковую улочку, направился к нам. Сообразив, что тот может обратиться к Берёзову, имевшему знаки различия, соответствующие армейскому капитану, да ещё два креста, я потеснил стрелка, приподнялся, выбираясь в наш общий люк по пояс, и махнул рукой, привлекая внимание офицера. А Берёзов, делая вид, как будто это его не касается, отвернулся, вроде как ему и дела нет. Мы так с ним договорились. Если будут что кричать, улыбайся и маши, дурачкам всё прощают. Офицер, приметив меня, подошёл и прокричал, хотя слышимость и так приличная была:

– Ваша очередь за этой ротой. Как начнёт движение, регулировщик махнёт флажком, и двигаетесь вы. Скорость вы знаете, репетицию проводили.

Молча кивнув, я проводил отошедшего офицера взглядом и покосился на строй эсэсовцев метрах в двадцати перед собой. Те готовились, ожидали, когда их очередь промаршировать будет. Задние ряды, пользуясь тем, что к ним внимание унтеров ослаблено, оборачивались, поглядывая на наш танк. У некоторых в глазах мелькал страх, видимо доводилось им встречаться с подобной боевой техникой. Я же прислушался, из-за порыкиваний движка слышно было плохо, но похоже, там хорошо поставленным голосом диктор сообщал, какое подразделение и какой части марширует, даже вроде марш играл. А может, и оркестр. Постепенно очередь двигалась, так что я подал вперёд, но проехал метров двадцать, как регулировщик остановил нас, подняв красный флажок. Я уже поглядывал с нетерпением на время. Пулемётчики открывают огонь в двух случаях, если увидят мой танк, появившийся в зоне прямой видимости, сигнал открытия огня – очередь того расчёта, что меня увидел, или когда время подойдёт к полчетвёртому. В общем, мы выехать не успели, а до начала операции часы у всех участников операции были сверены и показывали одно время – значит, через полминуты начнут. Поэтому, спускаясь на место механика-водителя, я скомандовал в микрофон:

– В машину, закрыть люки. К бою!

Не трогая пока свой люк, я слышал, как Берёзов ругается, не смог сразу убрать стопор с люка, хорошо боец из танкистов помог, и всё, мы оказались заперты внутри этой тяжёлой боевой железной рычащей коробки. «Реснички» были подняты, перископ в порядке, так что я видел в мутноватое стекло, как солдаты роты, продолжавшие оборачиваться, удивлённо глядят на наши манипуляции. Бойцы уже прижимали приклады пулемётов к плечам и готовились открыть огонь, выбирая, кого сбить с ног первой очередью. Если ранее затворы взведены не были, была опаска случайного выстрела при тряске, то сейчас взвели. Один держал на прицеле роту, стоявшую за нашей кормой, а стрелки спаренного и курсового пулемётов – тех, что стояли перед нами.