Валерий Красников - Божественное вмешательство

— Не твое дело, пес. — После всего, что случилось со мной, на этот удар я внимания не обратил. Но для антуража заскулил. Довольный моим поведением, Луций, наконец, улегся у костра.

Как медленно иногда течет время. Смотрю на сосновое полено в огне и каждый раз, когда оно громко трещит, выбрасывая сноп искр — на лицо Луция. Решаюсь, что собственно мне терять? Если, проснувшись, кто-нибудь из них попробует меня остановить — убью.

Встаю, вешаю на плече мешок Флавия с припасами и надеюсь, с «вещдоком». Расстегиваю пряжку на поясе Луция, аккуратно тяну, держась за ножны кинжала. Опоясываюсь. Иду во тьму.

Бегу, останавливаясь, что бы обойти островки подлеска, пока не обессилил. Тьма отступила. Стали видны верхушки сосен на фоне свинцового неба.

Вышел на крутой берег реки. Прыгнув в парующую воду, лег на спину, поднял мешок над собой и вяло, перебирая ногами, поплыл по течению.

Долго ли плыл, не знаю. Но когда появилось солнце, я все еще лежа в воде, смотрел на небо.

Всплеск у берега, вырвал меня из состояния покоя, напугав. Пробуя ногами нащупать дно, я обернулся на звук. Вижу огромного пса. Его мохнатая голова, торчащая над водой размером не уступала голове кавказской овчарки, а морда напомнила мне забавных терьеров.

Успокоившись, я доброжелательно обратился к собаке: «Плыви ко мне, мой хороший пес», — услышав чужую речь из собственных уст, чуть не захлебнулся. Пес начал повизгивать. Наверное, понял меня. Подплыв, ухватился зубами за мешок и стал тянуть к берегу.

Выбравшись с помощью пса на берег, я почувствовал слабость и дрожь в спине. Прислушиваясь к себе, понял, что заболеваю. Свернувшись калачиком, решил поспать. Пес заскулил и начал лизать лицо и руки. Мне уже было все равно: от лихорадки дрожало не только тело, но и стучали зубы.

Просыпаюсь, и обнаруживаю рядом шикарную блондинку: пристроив голову на моей груди, она спит. На маленьком носике смешные веснушки. Провожу рукой по ее спине и останавливаюсь на упругой попе.

Переживая интенсивное желание, стараюсь лежать тихо. Не могу. Крепко обнимаю это чудо, целую в губы. Получаю удар головой в нос и, поминая всех Богов, скатываюсь со скамьи на пол. Тут как тут и пес объявился: радостно повизгивая, начал облизывать всего меня, где смог достать.

Утерев навернувшиеся после удара слезы, поднимаю голову и вижу валькирию: обнаженная, в руках меч, слава Богам, пока еще в ножнах; щечки румяные, голубые глаза мечут молнии. Протягиваю в примирительном жесте руку, шепчу: «Богиня!», — взгляд барышни смягчается. Она вешает меч на стену и, накинув на себя плащ, спускается ко мне, на пол, подает руку.

Помощь принимаю. Поднимаюсь. Красавица почти моего роста, грудь большая, высокая. Ну не могу я контролировать определенные части своего тела! А она смотрит и улыбается. Я, понятное дело, после пережитого удара уже и не знаю как себя вести. Решил не заморачиваться.

— Где моя одежда? — Спрашиваю. Она вышла за дверь и вернулась с полным комплектом: синими штанами, рубашкой какого-то неопределенного цвета, ближе к красному и кожаными полусапожками. Еще пояс Луция с ножом прихватила и что-то для себя, вроде платья.

— Надень. Это одежда Адальгари, моего брата. — «Знакомое имя. Не того ли галла, чей плащ я по глупости носил?».

— Спасибо, — отвечаю, и начинаю раздумывать, как расспросить эту валькирию о других моих вещах. Ведь если Адальгари тот самый, то, обнаружив его фибулу в моих вещах, девушка начнет задавать вопросы. — А мой мешок?

— Испорченная еда? Я отдала ее свиньям. Там было что-то дорогое для тебя? Или тебе нужен сам мешок?

— Прости. Не важно, что с ним. Как тебя зовут? — «Вещдок исчез. Это к лучшему» — думаю.

— Гвенвилл, дочь Хундилы. — «Ну, точно Адальгари — тот самый галл. Умеют Боги сыграть», — от этой мысли, наверное, что-то на моем лице изменилось. Гвенвилл, заметив смену моего настроения, обеспокоилась. — Что с тобой?

— В голове помутилось, — оправдываюсь, натягивая штаны.

— Это ничего, я думала, что болеть будешь долго. Ты быстро поправился. Как тебя звать? — «Как назваться? Скажу правду — может, боком выйти: Адальгари не вернется. Искать будут. Кто-то может и узнает, что был в Этрутии центурион, видели его в плаще с приметной фибулой на плече».

— Не помню. — Поскольку после ее вопроса, задумался я крепко, мой ответ Гвенвилл не удивил.

— Позволь называть тебя Алаталом. Ведь ты определенно наделен жизненной силой. Я дочь друида, знаю. — Она заносчиво подняла голову.

Все бы нечего, но на Гвенвилл по-прежнему ничего не было надето, кроме плаща, конечно, которым она даже не пыталась скрыть от моих глаз себя.

Ее горделивая поза с высокоподнятым подбородком, отброшенный за спину плащ: выставленное на показ прекрасное тело девушки, снова пробудило во мне только угасшее желание. «Назовите хоть горшком, только в печь не ставьте», — подумал я и согласился.

— Зови. Только надень что-нибудь на себя. — Гвенвилл молча и совершенно естественно, без ужимок, свойственных в таких случаях поведению женщин, отбросила бесполезный плащ в сторону и надела через голову белое, с зелеными вертикальными полосами платье, отороченное бахромой.

— Так лучше? — Спросила, обворожительно улыбаясь.

— Нет. То есть — да, — бубню в ответ.

Три дня прошло, как я гощу у Гвенвилл. Когда впервые я вышел из дома, глазам не поверил: дом, нет — домище, деревянный, с крышей из черепицы, как в Этрурии, стоял в центре селения.

Вокруг — дома поменьше, под соломенными крышами. Деревня стоит на опушке дубового леса, куда каждое утро гонят свиней из хозяйств, как у нас коров. За домами — огородики, чуть дальше, до горизонта — желтые поля.

Проживает в этом селении человек двести. Живут свободно, можно сказать демократично, но кормят семью Адальгари, как всадника Мутины.

У галлов нет постоянной армии, но уже сформировалась племенная знать. Кстати галлами они себя не называют. Я гощу в деревне племени бойев. Это селение обеспечивает тримарцисий (три всадника — подразделение галльской конницы) Адальгари. Где, понятное дело, брат Гвенвилл был главным.

Их отец — Хундила, не так уж крут, как я думал. Столица бойев — Боннония, захваченная у Этрутиии, во времена разрушения Рима — этрусская Фельсина (современная Болонья). Знатные воины предпочитали жить там.

Этрусские нравы уже успели укорениться в среде галлов и друид — Хундила, вместо того, что бы в лесной глуши воспитывать учеников, живет в Мутине как этрусский сенатор.

Судит и милует, иногда учит. Но за деньги. Галлы не имеют письменности, и все знания передаются устно от друидов к ученикам.

С Гвенвилл мы собирали в лесу грибы и ягоды, удили в реке рыбу. Она была приветлива со мной, но держалась на расстоянии, буквально не приближаясь ко мне ближе, чем на метр.