Валерий Красников - Божественное вмешательство

Переживая страсть, впиваюсь в ее губы, после, бережно, словно цветок, целую грудь и руки.

Гвенвилл постанывает, лаская мой слух лучшими в мире звуками. Время от времени, она покусывает мое плечо, прижимая к себе, останавливает меня на мгновение, затем снова отпускает на волю чувства и свои, и мои.

Снова, как и в первую ночь, Гвенвилл уснула на моей груди. Я, перебирая пальцами густые пряди, поглаживаю голову Гвенвилл, вспоминаю строки Омара Хаяма:

Дай коснуться, любимая, прядей густых,

Эта явь мне милей сновидений любых…

Твои кудри сравню только с сердцем влюбленным,

Так нежны и так трепетны локоны их!

«О такой ли жизни я мечтал? Несколько часов назад, полагал, что нет, а сейчас все изменилось. Я люблю прекрасную женщину. И она любит меня, наверное.

Спуриния — хороша, но то был брак по расчету и с ее стороны и со стороны старого сенатора, отчаявшегося выдать дочь замуж. А мне просто деваться некуда было с «подводной лодки».

Сейчас — все иначе! Хотя, если откроется причина гибели Адальгари, счастье может оказаться мимолетным. Может, все рассказать Гвенвилл. Только что — все? Уподобиться булгаковскому Ване, просившего у милиции предоставить ему пять мотоциклетов с пулеметами для поимки иностранного профессора и говорящего кота. Кто ему поверил? Даже Гвенвилл не поверит, что только мой страх убил ее брата и компаньонов. Оставлю, пожалуй, все как есть. Богам виднее, что будет».

С утра Гвенвилл, собираясь в дорогу, носится по дому так, что мне захотелось бросить привычное: «Не на поезд! Не опоздаем», — останавливаю ее, поймав за руку. Рассказываю анекдот:

— Биганна, твой Конал носится по деревне как молния.

— Что, так быстро?

— Нет, зигзагами.

Она сразу не понимает, морщит лобик, покусывает прядь. Словно солнышко вышло из-за тучи: ее лицо проясняется — дом наполнился звонким смехом.

Я довольный собой, подмигиваю, а она в ответ говорит: «Молния, молния — но стрелы не бывают кривыми. Ха! А молнии, бывают! Какие же они тогда стрелы?», — до меня доходит, что именно вызвало ее смех — стрелы Громовержца! Становится немножко грустно. Ну да ладно — оказывается, что юмор в этом мире может быть другим.

Среди жителей деревни охотников повоевать собралось человек двадцать. Все верхом, но без брони, да и меч я заметил лишь у одного. Остальные вооружились луками, топорами, копьями и дротиками.

Напавшие вчера инсубры, впрочем, вооружены были не лучше.

У меня появился если не план, то кое-какие мысли: «Ну, приедем мы в Мутину — голытьба, голытьбой. Кто встанет во главе будущего войска? Кто будет принимать решения? Уж точно не я и не Гвенвилл. Угнанную скотину деревня вернет, вряд ли, а получит ли достойные трофеи от войны — вопрос».

Поэтому когда Гвенвилл решила послать вестников в ближайшие деревни, я вмешался.

— Подожди, не торопись, — слава Богам, Гвенвилл решила выслушать, — Давай прежде, чем ты поднимешь всех бойев на войну с инсубрами, вернем в деревню угнанную скотину и посчитаемся заодно, с теми, кто убил жителей, — деревенские поддержали мою идею криками:

— В погоню! — Гвенвил, видя такое единомыслие, согласилась.

— Хорошо, попробуем.

Инсубры ушли на запад по берегу реки. Мы скакали с небольшими остановками весь день, двигаясь по многочисленным следам лошадей и овец.

К вечеру наш разведчик — Уэн, молодой парень, не старше шестнадцати лет, вернувшись, рассказал, что обнаружил врагов. Их всего пятеро. Сидят у костра, варят мясо, пьют вино.

Спешившись, мы подобрались к орущим у костра песни ворам. Окружив их, изготовили к стрельбе луки.

Я, не таясь, выхожу к ним, стараюсь выглядеть спокойным. Дыханием сдерживаю ускоряющееся сердце. Оружие в руки не взял, несу только кожаные ремни. Самый глупый из них, подхватив с земли топор, бросается на меня.

Останавливаюсь на мгновение, только, что бы оправиться от приступа страха. Он умирает, не сделав и двух шагов: стрелы деревенских вояк пробили ему шею, воткнулись в грудь и спину. Оставшиеся сидеть у костра разбойники покорно дают себя связать, протягивая мне руки, смотрят с мольбой в глазах. Понимаю, что передо мной вчерашние землепашцы.

Этот отряд успел ограбить не только деревню Гвенвилл: животных, бродящих по округе, оказалось гораздо больше, чем было угнано из деревни. Среди вещей инсубров ополченцы обнаружили роскошный пояс с золотыми пластинами, украшенный золотом меч и длинную кольчугу с боковыми разрезами до бедер, что бы удобнее было ехать верхом.

Кольчуга для обычного галла — целое состояние, дорогой пояс — это еще и высокий статус владельца, а такой меч — мог принадлежать аристократу королевской крови. Где эти разбойники захватили такую добычу, можно было только догадываться. Возможно, их шайку возглавлял кто-то из королевского дома.

Мне с благодарностью, так сказать за руководящую роль в этом предприятии «бойцы» решили отдать столь ценные трофеи. Наверное, тут не обошлось без Гвенвилл. Стою перед высоким парнем, преклонившем колено. Он протягивает мне все это добро: мечь, броню, пояс. А я не знаю, что предпринять.

Гвенвилл шепчет на ухо: «Бери. Это дорогой подарок, но заслуженный. Ты вернул им больше, чем они могли бы потерять».

Принимаю. Деревенские радуются. Зовут ужинать к костру инсубров. Пили, закусывая мясом до глубокой ночи.

В деревне нашего возвращения так скоро не ждали. Всполошились по началу, потом стали радоваться. Как дети: смеются, бегают от овцы к барану, гладят, разговаривают с животными. Женщины посовещавшись, стали суетиться. Начали сносить на холм у реки шкуры и посуду. Старики отобрали баранов и свиней на убой. Вскоре истошный визг обреченных животных стал слышен и в деревне.

Заперев пленников, Гвенвилл сказала, что завтра все равно поедем в Мутину. И что мне стоит пригласить себе в тримарцисий компаньонов из тех воинов, что участвовали в погоне за инсубрами.

Я присматривался к деревенским, как только наш отряд выступил в погоню. Так что решал не долго. Моему приглашению несказанно обрадовался самый молодой — Уэн, наш разведчик.

С разрешения Гвенвилл я подарил ему короткую кольчугу.

А вот Хоэль — угрюмый парень лет двадцати пяти, обладатель могучего телосложения и роста под два метра, даже получив в подарок от меня меч, эмоций не проявил. Сказал только, что один он у старой матери. Приняв мои уверения, что, мол, вся деревня позаботиться о ней, согласился защищать меня и днем и ночью.

Мега пикник на берегу удался. На холме, лежа на шкурах ели и пили почти все, кто смог прийти на праздник. В деревне остались дряхлые старики и больные. Пастухи и те, сменяли друг друга каждые два часа.

Славили не только Богов. Немножко похвалы досталось и мне. Время от времени кто-нибудь кричал: «Выпьем за Алатала и Гвенвилл!», — пили в охотку.