Валерий Красников - Божественное вмешательство

Я же, влюбился первый раз в жизни по-настоящему. Засыпая, мечтал хотя бы прикоснуться к ней, взять за руку, вдохнуть запах волос, пахнущих полевыми цветами, уткнувшись носом в роскошную «гриву».

Она все ждала Адальгари и рассказывала мне о своей мечте — увидеть, как брат станет лучшим среди первых всадников бойев.

И хоть не от моей руки он потерял жизнь, слушая Генвилл, чувствовал я себя скверно. Отводил взгляд, хмурился, созерцая землю у ног. Тогда Генвилл просто уходила от меня, не задавая никаких вопросов.

Сегодня утром она предложила сразиться на мечах. Я, демонстрируя энтузиазм, согласился. Вышли из дома, к плетню. Изготовились.

Смотрю, Гвенвилл подняла над головой меч, а ноги держит согнутыми, на ширине плеч. Вложив свой меч в ножны, говорю ей:

— Я и без меча с тобой справлюсь! — Ее глаза вспыхнули,

— Попробуй, — прошипела и ударила сверху, чуть развернув меч, чтобы не разрубить мою буйную головушку.

Вполне ожидаемо, нанося удар, она чуть с запозданием сделала шаг левой вперед. К этому моменту, моя левая нога уже стояла рядом, а рукой я прихватил ее кисть, зафиксировав большой палец.

Меч просвистел, разрубив воздух, Гвенвилл теряя равновесие, подалась вперед. Опираясь на правую ногу, я развернулся лицом к ней, и слегка надавив рукой на кисть, отобрал меч. — Как ты это сделал? — Любопытство, отразившееся тут же на ее лице, граничило с обидой.

Долго объяснял, показывая основной принцип фехтования, будь чем: какая рука с оружием — та нога, впереди. Как рубить сверху вниз, наносить косые удары и с разворотом. Научить не смог, но она поняла — нужно тренироваться.

Я, поблагодарив местных Богов, хорошо подумал и о японцах, чей наукой я сегодня смог воспользоваться.

После обеда, а трапезничают тут куда сытнее, чем в Эртурии, Гвенвилл предложила пострелять из лука. Я честно признался — не умею. Она вручила мне кожаный наруч, взяла с собой лук и отвела меня на опушку рощи.

Наверное, это место давно использовалось для такого рода тренировок. Я увидел деревянные щиты установленные с интервалом в пятьдесят метров друг от друга. Став напротив, натянул лук, с трудом. Вспоминая, как когда-то стрелял из спортивного, прицелился. Отпустил тетиву.

В ближний щит я попал с первого раза, а попасть в нарисованного красной краской человечка, удавалось не часто. Гвенвилл, попадавшая в названное мной место на мишени, практически не тратя времени на прицеливание, радовалась.

Тренировались, пока мои пальцы от прикосновения к тетиве, не стали испытывать жгучую боль. Судя по разочарованному выражению лица Гвенвилл — не долго.

Что бы поднять ей настроение, я предложил прокатиться верхом. Мы вернулись в усадьбу, и Гвенвилл попросила единственного в доме слугу — Габа, оседлать коней.

До заката мы путешествовали по округе и мое умение наездника, подаренное кем-то из Олимпийцев, восхитило ее. Возвращаясь с прогулки, мы держались за руки, и я от всей души славил Богов.

Меня разбудил собачий лай. Иногда, по ночам пес Гвенвилл лаял, но сейчас он бросается грудью на дверь и рычит. Подкинув в жаровню щепок, снимаю со стены меч и открываю дверь.

Дом ана краю деревни горят.

Пес выскочил из дома, я вышел за ним. У плетня, с топором в руках притаился Габ. Слышу конское ржание и стук копыт. На улице появились всадники.

Человек десять остановились у плетня и, спешившись, полезли во двор. Габ ударил одного из них топором и тут же упал, пронзенный копьем.

С криком атакую не прошеных гостей. Двоих удалось упокоить сразу. Остальные во двор не полезли. Беспокоясь о Гвенвилл, возвращаюсь в дом и запираю дверь.

Прислушался. На дворе тихо. Поднимаюсь наверх и вижу затаившуюся у окна Гвенвилл с луком в руках.

— Если их много, в доме не отсидимся. Все равно сожгут. Нужно выходить сражаться или бежать. — Говорю тихо, словно нас кто-нибудь может услышать.

— Возьми в сундуке броню и одевайся, — отвечает Гвенвилл уже не заботясь о скрытности.

— А ты?

— Кто-то должен охранять дом. Я позже. Давай, быстрее.

Из сундука у кровати Гвенвилл я достал короткую кольчугу, серебряный пояс и шлем — шишак с личиной, украшенный конским хвостом. Надел. Повесив на пояс ножны с мечем, взял копье.

— Я готов, собирайся.

— Иди на двор, я быстро, — ответила Гвенвилл, не отрывая взгляда от окна.

У плетня стояли кони. Я вышел на улицу и увидел их хозяев, пронзенных стрелами Гвенвилл.

В метрах пятидесяти по улице от дома, за телегами собрались мужчины селения, вооруженные рогатинами и топорами. Заметив меня, они закричали — «хэй!», потрясая оружием.

Когда ко мне присоединилась Гвенвилл, я увидел на ней только штаны и куртку из толстой воловьей кожи. На плече — перевязь с колчаном, набитым стрелами.

Она приказала крестьянам идти за нами. Сев на коней пришельцев, в сопровождении «колхозников» мы не спеша, двинулись к догорающим на краю деревни домам.

Врагов там уже не было. Только трупы деревенских и собак. Пришельцы, убив пастухов, угнали с пастбища табун лошадей и овец. От жадности, решили заглянуть в деревню. Понеся потери, в основном от нас, свалили с добычей.

Народ разошелся готовиться к погребению погибших. Но не все ушли. С десяток крестьян стояли на улице, словно чего-то ожидая.

Гвенвилл, отсекла голову у трупа и водрузила ее на плетень, не спеша, подошла ко второму. Крестьяне потащили обезглавленное тело к реке.

Я равнодушно взирал на дикий ритуал, мысленно обращаясь к местным Богам: «Славьтесь, это для Вас украшается человеческими головами плетень!». Странно, но с каждой отсеченной головой, я будто чувствовал прилив сил

Закончив с врагами, Гвенвилл вознеся к небесам окровавленные руки, поклялась Марсу (!) отомстить инсубрам (кельтское племя, соседи бойев), посмевшим напасть на деревню.

Потом мы хоронили Габа. Вначале сожгли, положив рядом с телом топор, потом останки захоронили на холме у рощи.

На душе сребут кошки. Гвенвилл весь день молчит. Завтра, с утра собирается в Мутину к отцу, за войском. Я с ней, куда деваться. Теперь точно на войну попаду.

Гвенвилл молчит весь вечер. Поднялась наверх, даже не пожелав мне хорошего сна. Изнываю от духоты в доме. Дым с жаровни щекочет ноздри, попадает в глаза. Хотел подвязать бычьи шкуры, чтобы проветрить помещение, но не стал этого делать, вспомнив о головах инсубров на плетне.

«О такой ли жизни я мечтал? Конечно, нет», — улыбнувшись, желаю себе спокойной ночи.

Просыпаюсь, услышав скрип половых досок. Гвенвилл, змейкой юркнув под одеяло из овчины, прижимается ко мне словно… Нет, не может быть!

Я целую ее. Она не противится. Чувствую волны нежности, накатывающиеся от живота к сердцу, и отдаю ей свои чувства, получая неописуемое наслаждение.