Валерий Красников - Божественное вмешательство

— Он давно уже не с нами, — меланхолично, но достаточно громко, что бы стражник услышал, произнес Руфус. Остальные, кто стоял за спиной Помпы, дружно закивали головами, поддакивая.

— Проходите, — часовой отошел в сторону, пропуская манипулу в город.

Септимус дал команду продолжить движение, а сам задержался, наблюдая за стражником.

Из флигеля, пристроенного к башне, вышел офицер. Стражник, что-то сказал ему, тот запрыгнул на коня, взял под уздцы второго и ускакал в город. «Все верно. Второй конь для Мариуса. Нет никакой ошибки», — Септимус брел за своей манипулой, едва переставляя ноги.

Ему было трудно понять, как после таких почестей оказанных Алексиусу Консулом, в манипулу вернулся Мариус. И не просто вернулся. Раньше он не позволял себе так разговаривать с новобранцами контуберния Помпы. Теперь от пришедшей ясности легче не стало — признание в убийстве молодого центуриона вызвано отнюдь не отчаянием и не желанием досадить, Мариус Кезон знал — за ним стоит Консул.

Об исчезновении центуриона Мариуса Кезона казалось, забыли или решили оставить все как есть. Манипула Септимуса третий день строила дорогу и даже получила похвалу от бенефициария (должностное лицо отвечающая за строительство и эксплуатацию дороги).

Септимус пригласил бенефициария — толстенького коротышку Клеона выпить вина. Тот принял приглашение и когда контубернии расселись на обочине перекусить, Клеон присоединился к Септимусу и его друзьям.

Клеон пил вино, почти не разбавляя водой. Септимус решил, что для того, кто принимает работу, жалеть вина не стоит и охотно подливал. Захмелевшего Клеона потянуло поговорить. Размахивая руками, что бы привлечь внимание центуриона он, пытаясь говорить как можно тише, на самом деле почти кричал: «А знаете, что сейчас происходит в Этрурии?» — Контуберний тут же затих, а Клеон вначале поднял указательный палец вверх, затем приложил его к губам, — «Цы-ы-ыц, никому не слова». — Убедившись, что все его внимательно слушают, он продолжил, — «В ночь после меркурия, помните, когда состязались только две манипулы. Ну, помните?», — Друзья дружно закивали. Септимус подлил бенефециарию в кубок еще вина. Клеон тут же опустошил его.

— Что дальше то было, Клеон? — Спросил Руфус.

— Ну, так вот. Зятек Сенатора Спуринны будто убил его, а сам сбежал. Но кое-кто в Сенате подозревают в двойном убийстве Консула Прастину. Ну, скажите мне — оно нам надо, когда проклятые сабины вот-вот вторгнутся в Этрурию? — Друзья слушали, затаив дыхание. — С другой стороны если Алексиус Спуринна сбежал, то почему Спуриния — дочь Сенатора, разодрав лицо до крови, ходит по форуму, проклиная Консула?

— Да она же ведьма! — Воскликнули в один голос эквы, Мамерк и Нуберий.

— Цыц, я сказал! — Совсем, как трезвый приказал Клеон. — Не одни вы такие умные. Но ведь война неизбежна. Что скажешь центурион?

Септимус ничего не успел ответить бенефициарию. Само проведение вмешалось: поднимая облака пыли, мимо пронесся всадник. Он кричал: «Сабины!».

Друзья из контуберния и толстяк Клеон услышали эту весть трижды, пока всадник не скрылся из виду.

«Запрещаю передвигаться по новой дороге верхом!», — прокричал бенефициарий и завалился на спину.

— Клеон от страха обеспамятовал. — Предположил Руфус.

— На телегу его, манипуле строится. — Септимус понял, что на этот раз Боги на его стороне. «Война — это лучше, чем расследование гибели старшего центуриона Мариуса Кезона», — так он тогда думал.

В чистом небе без единого облачка солнце стояло высоко, и хоть роса на траве еще приятно холодила ноги, доспехи уже разогрелись. Септимус изнывал от жары и мечтал хотя бы избавиться от шлема.

Второй легион с ночи стоял на вершине пологого холма, сверху донизу покрытого маленькими желтыми цветами и чахлой травой. Под утро замерзшие, сейчас солдаты с грустью поглядывали на долину у реки. Слабый ветерок оттуда приносил свежесть. А младший центурион двенадцатой манипулы мечтал оказаться в сырой дубовой роще, где на мягком «ковре» из моха он смог бы отоспаться вдоволь.

— Хорошо сейчас первому. В лесу прохладно, — словно угадав мысли друга, мечтательно произнес Руфус.

— Хорошо. А еще им реку переходить. Я бы сейчас окунулся, — ответил Септимус.

— Как думаешь, нам сражаться придется с сабинянами или фалангой самнитов?

— Смотри! — Септимус указал на поднимающуюся вдали пыль, — Сабиняне скачут! Консул ошибся, ожидая атаки самнитов.

Всадников заметили не только друзья. Завыла буцина, манипулы легиона начали перестраиваться: гастаты выдвинулись вперед и приготовили пилы, воткнув дротики в землю перед собой. Септимус положил руку на плече Руфусу:

— Всадники на холм не пойдут, вот увидишь! Скоро подойдет фаланга самнитов. Командуй второй центурией. Нам всего-то нужно удержать этот холм. Первый легион переправится через Тибр и ударит в спину самнитам. Построимся, как учил Алексиус в «каре» и будем держаться.

— Я понял тебя Септимус, но за такое самоуправство трибун Тулий может и наказать.

— Посмотри вперед, — всадники-сабины остановились у подножия холма, заняв долину вплоть до реки, — Их очень много, они обойдут холм и не дадут никому уйти. Холм же слишком пологий, фаланга самнитов ни за что не разорвет строй. Нам с этого холма только вперед и можно, пробив брешь в фаланге. Если отступим, то Клузий больше не увидим.

— Так будем бить фалангу «клином»?

— Только так Руфус. Если удастся разорвать их строй, иди на сближение со мной.

— Я понял, командир. — Руфус на счастье погладил гребешек на шлеме Септимуса и побежал на левый фланг манипулы, выкрикивая: «Вторая центурия! Всем слушать меня!».

Септимус проводил взглядом друга и громко крикнул: «Центурия! Каре!». Каждый в центурии уже знал свое место. Солдаты бежали к центуриону и становились как на учениях перед меркурием.

Обе центурии ощетинились хастами и пилами. Центурионы второй и десятой манипул, чьи солдаты стояли в три линии, недоумевая происходящему, поглядывали на построение двенадцатой.

Рядом с Септимусом стали верные друзья из контуберния. Нумерий, что бы избавиться от волнения воскликнул: «Какого демона им нужно!?».

— Ты тогда еще не родился, — начал отвечать Мариус Мастама — сын сенатора, — Никто из нас еще не родился. То было во времена Ромула. У римлян было много мужчин и мало женщин. Вот и решили они похитить женщин у сабинян. Решили и сделали. А когда сабиняне пришли за своими женщинами, началась кровавая битва. И вышли к сражающимся сабинянки с младенцами на руках и с тех пор римляне, и сабиняне жили как один народ. И бились вместе против царей Этрурии.

— И что с того? Рим то сейчас в руинах, — возразил Нумерий.