Валерий Красников - Божественное вмешательство

— Я понимаю твою озабоченность и прежде, чем утешить тебя, хочу услышать, чего хочет сенат и народ? — Спрашиваю с искренним интересом. Хоть сейчас готов вернуться в Мельпум, что бы воплотить намерение о походе в Испанию. Мастама же, услышав вопрос, успокаивается и в привычной для себя манере, тоном, не терпящим возражений, продолжает:

— Ты не изгнан из страны. Ты по-прежнему патриций и Нобель, — Гораздо позже я узнал, что изгнание из страны у тусков равносильно смертной казни. Тогда же я слушал его, скорее из вежливости. — Ты немедленно уведешь галлов в Умбрию. Дойдешь до Перуджи, оттуда повернешь на юг. На землях самнитов делай, что хочешь и с луканами можешь поступить на свое усмотрение. Я дам тебе турму из умбрийцев, они будут проводниками. — Если бы тогда я знал, что Умбрия — это горы и холмы, подобные горам, то не согласился так, сразу.

Ели уговорил Спуринию остаться в Этрурии, поклявшись Богами, что обязательно выполню ее просьбу.

До Перуджи мы добирались около двух недель. И еще несколько дней ждали отставшие отряды. Сама Перуджа оказалась не больше галльской деревни. Интенданты пополнили запасы мяса, но злаков катастрофически не хватало, благо в дороге молодой травы на пологих холмах росло достаточно, что бы выпасать лошадей, но эта необходимость существенно замедляла нас.

У сабинян, только добравшись к Корфинию, мы смогли пополнить запасы хлеба и овса. Многие из мужчин — сабинян ушли на войну, присоединившись к Мариусу Мастаме, который по слухам разбил мятежных латинов и дал хорошей трепки луканам. В Коринфии, едва нас заметили, закрыли ворота и малочисленные защитники города, приготовились к худшему. Потом поверили, что галлы не причинят вреда. Слава богам, наделивших несчастных благоразумием. Я стоял перед воротами, рискуя получить стрелу со стен, и уговаривал сабинян поделиться фуражом и хлебом, аргументируя миролюбие галлов тем обстоятельством, что уж как пол страны армия пересекла, и коль в столице до сих пор ничего неизвестно о притеснениях и разбое, то значит, ничего подобного не было. Поверили и на радостях одарили еще и вином.

У самнитов я вознамерился пойти на Беневент — их столицу, и там соединиться с армией Мариуса Мастамы. Но Сервий Секст — декурион умбрийцев, грабивший деревушки самниев с такой жестокостью и цинизмом, что мои галлы по сравнению с ним выглядели детьми, предложил не оставлять врага в тылу и захватить Луцерию — молодой, но богатый город, жители которого никогда не видели у городских стен вражеских армий.

Этот город мы взяли бескровно. Жители сами отдали все, что смогли наскрести по сусекам. Они рыдали и проклинали нас, отдавая в обмен на жизнь и свободу свое добро. Сервий среди стона и проклятий должно быть расслышал что-то важное. Он приказал одному из всадников схватить старика, потрясающего над головой клюкой. Что было исполнено без промедления.

Гневливый старик вытерпеть пытку на кресте не сумел и поведал Сервию о Великом Пирре и о том, что луканы, вступившие в его армию, отомстят нам за все страдания, на которые мы обрекли его лично и Луцерию. Декурион проявил милость, заколов старика и тут же доложил мне обо всем, что узнал.

Я, ожидая вместо Пирра рано или поздно услышать о Деметрии, не на шутку встревожился. Римляне, на мой взгляд, воюя с Пирром, обладали большей военной мощью, чем сейчас располагал Мариус Мастама. Засев за карты, я обнаружил, что расстояния до Капуи и Тарента приблизительно одинаковые. И если Пирр разобьет Мастаму, то скорее тот отступит к Риму, а я окажусь перед врагом после изнурительного марша. Нет, уж лучше идти к побережью и разорять греческие полисы, лишая Пирра тыловой поддержки.

Мы продвигались на юг с осторожностью, высылая, длинные конные разъезды. Желание узнать о противнике как можно раньше, привело к тому, что все поселения лукан по пути, оказывались брошенными. Я полагал, что люди уходят в города значит рано или поздно мы все равно их настигнем. Почти так все и вышло, только вместо процветающего полиса на нашем пути стала небольшая крепость — Канны, на укреплениях которой яблоку негде было упасть. Эх, если бы не угроза от Пирра, о котором ничего более того, что он с армией на полуострове не известно, я бы не стал тратить силы на штурм. В нынешней ситуации — захватить крепость стало необходимостью, и я, не раздумывая, отправил галлов на ее штурм, полагая, что многократный численный перевес обеспечит быструю победу.

Об этой части Аппулии можно сказать «степь та степь кругом». Пришлось пожертвовать возками, что бы соорудить хоть какие то средства для штурма. Может и к лучшему: галлы, вкусившие легких побед, и обремененные добычей не горели желанием прославить себя взятием крепости. Теперь же, когда почти весь обоз был разобран, крепость стала привлекать вождей в качестве сейфа.

Ранним мартовским утром, стены Канн, покрытые инеем, сверкали в лучах восходящего солнца. Протяжные гудки карниксов известили о начале штурма. Охотники — галлы по старому обычаю обнажили торсы, раскрасившись, как индейцы Гуроны, с воем пошли на штурм. Мне показалось, что битва длилась не больше пятнадцати минут. Правда, последствия штурма, заставили призадуматься, а после принять как данность — штурм крепостных стен для галлов хуже, чем морское сражение. Не знаю, почему именно такое сравнение пришло в голову, ведь моряки-галлы тоже допущение весьма абстрактное.

Крепость защищали не больше тысячи воинов, а ранения в этом штурме получили почти три тысячи ополченцев и почти все их вожди-командиры. Обидно, что столь большие потери случились от жадности моих галлов. Ворвавшись в крепость, они увидели толпу женщин и детей. Желая захватить по больше рабов, забыли, что сражение еще не окончилось, и получали кто стрелу, а кто и нож в спину.

Участь пленников — рабство. Полагаю, что в Этрурии надуться на них покупатели. К утру следующего дня больше десяти тысяч человек отправились назад, в Умбию. Я отослал из войска всех раненых и загрустивших о доме. Лишившись легиона, все же считаю, что принял правильное решение. Теперь нужно решить, что делать дальше. Нет ничего хуже неизвестности и сопутствующего ей страха. И хоть я отдаю себе отчет: величие Пирра — всего лишь история из моего мира, все одно от мысли, что встречусь с такой легендарной личностью на поле боя.

Я смотрю на чудовище и не могу поверить, что фаланга Пирра, столь отличается от той, иллирийской, что с легкостью смяли мои рыцари.

Сариссофоры Пирра держат длинные копья (сариссы) обеими руками. Но и второй ряд, и третий, выставив копья вперед, создали смертельную стену острых жал перед собой.

Фаланга медленно приближается к толпе моих галлов, лес сарисс мерно покачивается над ней в такт шагов. Первый залп лучников со стен Канн, казалось не причинил грекам никакого ущерба: тростинки — стрелы попадая в чащу сарисс, падают на головы воинов поврежденные или сломленные.