Сергей Кротов - Ленинград-34

Нагруженный свёртками с облегчёнными карманами выхожу из "Барнс энд Нобель" и спешно ныряю в телефонную будку, на мгновение оказавшуюся свободной. Осталось ещё последнее дело с "Курбским". Мой аптекарь сообщает, что Эндрю полчаса назад просил перезвонить ему в офис.

— Андрей, ты мне звонил?…

— Ты слышал, что Ивана Васильевича убили? — вопросом на вопрос отвечает секретарь.

— Слышал, от товарища Аренса, — перехватываю поклажу в одну руку. — без подробностей. А ты откуда узнал?

— Из "Нью Йорк Ивнинг", Сёма Гольдман принёс. — чиркнула спичка.-… в Париже… выстрелом в спину у резиденции полномочного представителя товарища Потёмкина… убийца задержан, троцкист.

"Сёма объявился, хм… безрассудно. Неужели он считает, что о его после убийства директора НКВД оставит в покое".

— Я вот теперь думаю, — продолжил Андрей. — наверное, все эти наши сигналы на товарища Боева сейчас уже никому не нужны. О мертвых или хорошо, или ничего.

— Сам решай.

— Да, ещё… Гольдман тебя искал, хочет что-то передать… может тоже имеет что сообщить.

— Хорошо, только завтра и послезавтра я буду в Филадельфии, — к телефонной будке уже выстроилась длинная очередь флегматично стоящих джентельменов. — пусть подходит к отплытию "Маджестик" во вторник, часам к восьми утра. Всё заканчиваю разговор, тут очередь шумит.

Нью Йорк, порт,

13 октября 1935 года, 09:00

Пожилой таможенный инспектор рассеянно мазнул взглядом по моему паспорту, быстро пробежался по формуляру из магазина пишущих машинок, сверил номер одной из них, стоящих на пирсе и ступил на трап парохода "Краснодар", на котором мне предстояло проделать обратный путь в Ленинград, чтобы осмотреть судно.

— Спасибо вам, товарищ Новак, — крепко пожимаю руку вице-консулу, съёжившемуся под холодным северным ветром. — что помогли с машинками. Ну и, конечно, за охрану. Хочу в знак благодарности подарить вам часы. Они мне очень дороги, их мне вручил товарищ Ягода, но я думаю, что вы их достойны больше.

""Как впился глазами в гравировку "От наркома внутренних дел Ягоды Г.Г.". Берёт в руки… всё, теперь назад не отдаст. А что тут такого, повинуясь душевному порыву… снял с себя последнюю рубаху. Надевает на руку. Часы нашли своего нового хозяина, а награда своего героя. Владей… и не говори что тебя подставили. А у меня на крыше таких много".

— И ещё одно дело, — переключаю внимание немного смущённого Новака. — я узнал, что меня зачем-то разыскивает Семён Гольдман. Помня ваши инструкции назначил ему встречу на послезавтра в восемь утра на пристани парохода "Маджестик".

— Это вы правильно сделали, товарищ Чаганов, — расправляет плечи вице-консул. — есть у нас к нему несколько вопросов.

В сопровождении капитана таможенник сходит на берег. Новак неотступно следит за мной, поднимающимся по трапу на судно. Из открытого иллюминатора потянуло гречневой кашей с тушёнкой.

"Не нужен мне берег турецкий, о-о-мерика мне не нужна"…

Ленинград, Проспект Красных Зорь 67.

Общежитие-коммуна ЛЭТИ.

1 ноября 1935 года, 16:30.

Сижу на собрании коммуны в просторном читальном зале в президиуме, где собрались студенты и кошу взглядом в лежащую на столе "Правду". Меня всё ещё покачивает после длительного морского перехода, но очень рад ощущать под ногами твёрдую землю.

"Как же я отстал от жизни! В стране бушует стахановское движение, гремят имена новых героев: Алексей Стаханов, Пётр Кривонос, сёстры Виноградовы… Персональные звания в армии и НКВД… Интересно, какое мне утвердят. Секретарь Бокия сказал по телефону, что послезавтра в девять утра у меня аттестационная комиссия на Лубянке".

Пока есть время решил разгрестись с ленинградскими делами: прежде всего с РВМ для Дома Занимательной Науки и Техники, поэтому сразу с пристани мотнулся на Фонтанку. Дом уже открылся и в подвале заканчивается ремонт мастерской для сборки и отладки машины. Нужны грамотные электрики для сборки (реле в монтажных шкафах и пишмаш пришли со мной на "Краснодаре"). Сразу возникла мысль привлечь студентов из ЛЭТИ и вот я здесь под пунктом номер два и три повестки собрания: 2. Лекция т. Чаганова и 3. Разное. Под пунктом номер один: роспуск студенческой коммуны.

"Отречёмся от старого мира… Отрицание отрицания… Пришёл черёд коммун".

Сторонники и противники изменений разделились примерно поровну: Фима — казначей, расположившийся слева за столом президиума не одобряет роспуска, но как-то робко, с оглядкой на сидящую подле него в цетре председателя коммуны Любу Щербакову, мою "пациентку" (хороша, чертовка!), которая напротив роспуск одобряет.

— Пусть Алёша скажет, что он думает. — Это её фамильярное обращение ко мне, намекающее на наши былые "особые" отношения, вызывает острую ревность казначея, которую он не может скрыть.

— Мне, если честно, то жаль. — Собрание затаило дыхание. — Понятно, что коммуна ведёт к уравниловке, что хорошие студенты, имеющие повышенную стипендию, теоретически могут кормить лоботрясов и лентяев, которые не получают её вовсе. Но у нас этого не было… Так и можно выгнать таких из коммуны.

Рыжая стрелка-бровь Любы недовольно ломается посередине.

— Хотя, конечно, — не выдерживаю морального прессинга грациозной соседки. — главное как люди друг другу относятся, а не название. Не дадите же вы своему товарищу умереть с голоду? Поможете же если что?

Народ зашумел, раздался смех, заскрипели стулья.

— Спасибо, товарищ Чаганов, — ледяной голос председательницы пресёк разброд и шатания. — ставлю вопрос на голосование. Кто за роспуск коммуны?

С небольшим перевесом победили антикоммунары.

— Второй пункт повестки — лекция "Вашингтон — город контрастов". — Голос Любы окончательно оттаял.

— Я не был в Вашингтоне.

— А где ты был? — Шепчет соседка.

— В Нью Йорке, Детройте, Чикаго. — Меня начинает разбирать смех.

— Хорошо. Пусть будет Нью Йорк — город контрастов. — Хмурится она и начинает накручивать на палец свой рыжий локон.

"Куда делась та скромная застенчивая девушка Люба, с которой (и с её братом) я (ну не совсем я) ещё недавно ходил в кино? Откуда взялась эта уверенная в себе демонстративная личность, чем-то похожая на Олю? Стоп! Неужели"?

— Цигель-цигель, ай лю-лю! — Шепчу с надеждой, ловя хоть какой-то ответ на лице красавицы.

— Хватит дурачиться, — уже шипит председательша. — начинай, давай! "Хм, ну ладно… запишем в загадки".

Послушно начинаю рассказ о заморских чудесах: высоких домах, бегущих поездах и автомобилях, дымящих трубах заводов (воспринимается аудиторией как вещь позитивная). Разбавляю рассказ о мощной промышленности и плодородных нивах, чтобы не плодить среди студентов ЛЭТИ либералов, реальными сценками из жизни людей в трущобах и ночлежках Нью Йорка и Чикаго, о безработице и нищете.