Михаил Королюк - Спасти СССР. Манифестация

Фарш она вымешивала вручную, долго и тщательно, потом смачно шлепала его о стол. Пухлые котлеты жарила на термоядерно-разогретой толстой чугунной сковороде. Когда волна умопомрачительного аромата пошла на спад, отправила их в духовку доходить на медленном жаре, а сама взялась за поспевшую картошку.

Через полчаса на широкую, аэродромного размера тарелку легла горка сливочно-белого пюре, две котлеты и нарезанные кружочками бочковые огурцы.

На этом завод храбрости у Мелкой закончился, и　она замерла напротив, следя за мной напряженным взглядом.

- Предо мной лежит котлета, - замурлыкал я, - я люблю ее за это.

Откусил и заурчал, испытав восторг от совпадения идеального с реальным. Был, был у меня котлетный эталон, заданный невесть кем на заре детства и с тех пор свято хранимый в моей внутренней палате мер и весов. Это был как минимум он. Я испытал момент истины и воспарения духа.

- Божественно, - промычал с набитым ртом.

Лицо у Мелкой дрогнуло, расслабляясь, и　она с азартом заработала вилкой.

- Любите жизнь, и　она полюбит вас в ответ, - прокряхтел я, расстегивая пуговицу на рубашке. Потом добавил: - Бесподобно. Теперь главное - не ленись готовить на себя одну. Себя надо любить. Если ты не любишь себя, то как ты полюбишь кого-то другого?

После небольшой, на полтарелки, добавки я впал в благодушие. Даже подслушанная часом раньше по «Радио Израиля» новость об уничтожении высадившейся на побережье группы палестинских террористов уже не очень волновала меня. Да и в любом случае террор - это не наш путь, не о чем тут жалеть…

Чай мы уволокли в комнату и расположились у подножия дивана, прямо на ковре. Мелкая привалилась к моему плечу и, судя по блуждающей улыбке, не очень-то вслушивалась в переживания дикторов по поводу возможной победы «левых» на воскресных выборах во Франции.

«Вот и правильно, - думал я, легонько почесывая ей темечко, - вот и верно. Пусть дом напитается доброй памятью, ей потом будет легче здесь одной».

- Ты куда? - встревожилась Мелкая, когда я встал и направился в прихожую.

- Маме отзвонюсь схожу. Я　же так и не предупредил.

- Ты… Ты еще вернешься?

- Обязательно, - сказал я серьезно и повторил: - Обязательно вернусь.

У телефонной будки на Пяти Углах толклась небольшая очередь. Когда нагретая множеством дыханий трубка дошла до меня, я　был готов к непростому разговору.

- Мам?

- Ну ты где застрял, Дюш? Полдесятого! - В　мамином голосе звенела тревога.

- Мам… Я　сегодня не приду… - Я все же смог уронить эту фразу в трубку.

Наступила тишина. Я　перевел дыхание, а потом нарушил мертвое молчание:

- Очень надо… И　поверь, это не то, о　чем ты сейчас думаешь. Я　мог бы что-то придумать и даже найти, кто это подтвердит, но не хочу. Просто очень надо.

- Это… Это опасно? - наконец заговорила мама.

- А! Нет, конечно! - воскликнул я с облегчением. - Ничего предосудительного. Честно. Сейчас пойду спать.

- Тогда почему бы тебе не сказать мне все как есть? - Вот теперь в мамин голос густо набилось грозовых ноток.

По моим губам скользнула легкая улыбка: слава богу, не слезы, а　уж женский скандал я как-нибудь перетерплю.

- Тогда твоя фантазия получит отправную точку и развернется во всю свою безжалостную ширь. Мало не покажется никому, и　тебе в первую очередь, - пояснил я свою позицию.

- Ну, Дюша! - Мне даже показалось, что я услышал, как она притопнула ногой. - Я　же изведусь тут одна! Так нельзя!

- Представь, что кому-то сейчас хуже…

Мама немного посопела в трубку, потом мстительно уточнила:

- Если завтра с утра позвонит твоя Тома, что ей передать? Где ты?

- Уехал пораньше на олимпиаду, на город, - спокойно ответил я.

Мама чуть слышно ойкнула:

- А завтрак?!

- Накормят, напоят и спать уложат, - попытался я ее успокоить, - а утром - в　обратном порядке. Мам… Ну не волнуйся ты так… Со мной все хорошо, просто я взрослею. У меня будет все больше и больше своих дел. От этого никуда не деться.

- А мы с папой что, будем издали смотреть, да?!

У меня екнуло где-то под дыхом. Я　прислонил лоб к холодному стеклу. Вдохнул. Выдохнул…

- Да. Будете.

12　марта 1978 года, утро, воскресенье

Ленинград, 10-я линия Васильевского острова

Пожилое здание бывших Бестужевских курсов, а　ныне - матмеха, напоминало махнувшую на себя рукой женщину в летах, поверх былой красоты которой легла, ничем не маскируясь, грязная печать времени. Все, все буквально молило о капитальном ремонте: и　отваливающаяся кусками лепнина фасада, и　безнадежно разломанный купол обсерватории, и　сколотая на полах плитка.

Скоро так оно и случится: не пройдет и года, как этот старый дом действительно начнут перестраивать, а　факультет вывезут в Петродворец, на свежий воздух и загородные просторы. Странно, но заведению на пользу это не пойдет - лучшее у него уже случилось.

Хотя… Кто теперь это может знать наверняка?

Я скинул куртку в гардеробе, что делил подвал с вычислительным центром факультета, и　пошел наверх.

В разогретом старинными батареями воздухе витал, раздражая обонятельные рецепторы, старый знакомец.

«Это все из-за снега», - понял я.

Это он прокрался сюда на подошвах, разошелся темными лужицами поверх щелястого паркета, а　затем воспарил, вытянув из престарелого дерева тяжелый запах влажной половой тряпки и мастики.

Под высокими сводами вдоль длинного узкого коридора гулял негромкий многоголосый шумок - олимпиадники маялись в ожидании. Кто-то кучковался, вспоминая каверзы предыдущих лет, кого-то по последнему кругу накачивали учителя и немногочисленные мамочки-энтузиастки. Большинство же просто слонялось вдоль стен, изучая расписания занятий с таинственно манящими названиями предметов и стенгазеты курсов.

Я остановился у ближайшей и ознакомился с немудреной виршей:

Чуть ниже было еще одно стихотворение:

Я усмехнулся и двинулся дальше, ища нужную аудиторию.

- Дюха? - Кто-то сильно хлопнул меня по плечу.

Я развернулся, невольно потирая пострадавшую часть тела.

- О, Валдис! Привет.

Бывший одноклассник смотрел на меня сверху вниз с веселым изумлением.

- А ты что тут делаешь?

- Да… Вот… На город прошел, - широко развел я руками, изображая полное недоумение случившимся.

- Ты?! - Он похлопал белесоватыми ресницами.

- Ну а что? - пожал я плечами. - Все, кто потолковее, ушли в матшколы после восьмого, а вы же на город напрямую выходите, по итогам внутришкольных соревнований. Так что на районах у старших не то чтобы сплошь Ферма и Гауссы. Я　там даже первое место занял, по девятому классу.