Валерий Красников - Кроманьонец

И хоть сам я не отличался от прочих глубокой религиозностью, но всегда, когда был счастлив, благодарил Бога, Вселенную, Небо, щедро делясь с миром своей радостью и в беде – верил, что если сделаю все, что смогу, Он мне поможет. А перед смертью вычитал и сумел уяснить для себя, да, что там уяснить! Весь мой жизненный опыт свидетельствовал: «Все хорошее, что есть у человека – от Бога, плохое – от самого человека!» И еще об искушении: будто дьявол нас всегда искушает, но власти над человеком он не имеет, а Всевышний властен над всем и всеми. Будь разумным и когда увидишь, что пребываешь в искушении, молись и справишься.

Наверное, тогда, ослепленный гневом, вместе с потерей Утаре я потерял и разум. И хоть не я первым предложил поплыть и найти поселок чужаков, но и не воспротивился, когда сделать это предложил Той. Его тоже можно понять и оправдать, ведь когда-то с берегов этого озера Рыбы в ужасе бежали от дикарей-людоедов. Хотя о чем я?! Все наши беды начинаются, когда мы, так или иначе, прибегаем к оправданию…

То, что осталось от Утаре, соплеменники сожгли. Выкопав небольшую ямку, насыпали туда немного пепла и обожженных костей, положили сверху обломки ее лука (дикари сломали его) и несколько стрел. Я с отчаянием в сердце наблюдал, не принимая участие в этом ритуале, пока Той не напомнил мне о том, что я – Говорящий с духами. Немного подумав, ответил ему, что нужно найти большой камень и принести его сюда. Вскоре Уро, Тун, Туро и Тухо притащили пудовый гранитный валун. Потом появились Норх и Брех, тоже с камнем, но чуть поменьше. Той, Лим, Лют и Тошо принесли в руках небольшие, с кулак окатыши. Наверное, они набрели на галечник.

Под одобрительные кивки соплеменников я выложил из камней для Утаре надгробие. Едва закончил, как из леса с пустыми руками вышел Муш. Жених моей сестренки выглядел смущенным. Соплеменники смотрели на него с неприязнью, и я догадался, что парень струсил. Он не сражался вместе со всеми.

— Где твое копье? — спросил Той, нарочито спокойно, даже ласково.

Муш, развернувшись вполоборота к лесу, указал рукой на ели и невозмутимо ответил:

— Там. Я гнался за женщиной чужих, но вдруг на меня напала твоя волчица, — он словно, обвиняя, нацелил на меня палец, — я не стал ее убивать, решил, что ты сам можешь сделать это, если захочешь. А ту женщину вместе мы поймаем быстрее.

Мое сердце радостно забилось, ростки надежды тут же проросли уверенностью – Утаре жива! Ведь действительно: в какой-то момент волчица исчезла из моего поля зрения, не было ее и во время короткой схватки с чужаком! И хоть я не стал присматриваться к телу, висящему на ветке, но тогда все вдруг стало на свои места: какой смысл убивать, способного самостоятельно передвигаться пленника, если раненный, скорее всего, отдал концы?! А почему соплеменники решили, что дикари умертвили именно Утаре? Может, умерший дикарь был женщиной?..

— Утаре! — закричал я и бросился в ельник.

Бежал и слышал за собой топот ног, а потом и голоса соплеменников, выкрикивающих имя любимой. «Я снова боду разговаривать с нею. От одного этого сердце замирает» – думалось мне, и от этой мысли душа затрепетала, а ноги вдруг стали ватными. Я больше не мог бежать и чудом не свалился сразу. Удалось прежде присесть и только потом упасть на влажную подстилку из опавшей хвои.

Можно ли назвать счастье каким-то другим словом? Можно, оно есть, и очень простое! Тогда, этим другим словом была Утаре. Придя в себя, обнаружил, что лежу там же, где и упал, но голова моя уже была на коленях любимой, пальцами она ерошила мои волосы и улыбалась. Ее правый глаз заплыл синевой, но мне это не мешало любоваться ею. Заметив, что я открыл глаза и смотрю на нее, Утаре тут же прикрыла подбитый глаз ладошкой.

— Я думал, что больше никогда тебя уже не увижу, а ты прячешь от меня лицо и не даешь насмотреться, — сказал, чтобы она не смущалась. И тут же услышал в ответ:

— Ты у меня хороший, ты у меня умный, ты самый красивый и сильный…

Треснула под чьей-то ногой ветка и я увидел смущенных нашими откровениями соплеменников. Все они стояли рядом, кто в метре, а кто в двух. Пришлось вставать и делать вид, что все хорошо, что будто и не было ничего.

Мы оттащили трупы чужаков в овражек, поохотились, добыв тощую лань, потом до ночи жарили у костров мясо. Я позволил себе коснуться весьма деликатной темы, особенно с учетом того, чем мои соплеменники были заняты у костра. Я спросил, обращаясь сразу ко всем:

— Кто первым решил, что чужак на дереве и есть Утаре?

Ответил Той:

— А сам ты что подумал?..

Всем им вдруг стало смешно, даже Утаре. Отвечать Тою, что либо желание у меня пропало.

С утра Той с Рыбами и Лосями испытали долбленку и вожак сообщил о своем решении свершить акт мести озерным людям. Меня он в компанию не зачислил, мол, с Утаре все хорошо, да и кому-то все равно нужно вернуться в поселок к женщинам и детям.

В прошлой жизни, в будущем я часто слышал, что будто бы месть – блюдо, которое подают холодным. И даже как-то задумывался об этом. Помниться, что народная молва приписывала авторство на столь туманное изречение Сталину Иосифу Виссарионовичу. Почему именно холодным? Кому подавать? Себе или кому то еще? В какой момент это следует делать: на закуску, на десерт или в качестве основного блюда?

Куда лучше это понимали итальянцы с их вендеттой. Продуманная, расчетливая, изощренная, неотразимая, чтобы все догадывались, кто ее совершил, но ничего доказать не могли. Месть – это блюдо, которое готовится для двоих: истцу – как небесная амброзия, ответчику – как кость в горло. Кроме того, есть ведь и окружающие! Кто не дурак, тот сразу смекнет: такого повара задевать не стоит!

Пока мое блюдо остывало, желание мстить развеивалось само по себе. Последний раз так случилось в другой жизни, когда пришлось отсидеть. Ведь были и те, кто решил, что лучше стучать, чем перестукиваться. Я знал их имена. И следак с прокурором и судья… Но не они были по-настоящему виновны в том, что произошло тогда со мной. Персональная месть теряла опору, если посмотреть на «блюдо, которое подают холодным» с точки зрения здравого смысла – вспыльчивость и поспешность в благородном деле мщения недопустимы. Как я мог тогда все это растолковать Тою? Разве, что сослаться на волю духов? Но я промолчал. Ведь мое счастье было рядом и для меня тогда это было главнее всего. Воины отплыли, а я, Утаре, горцы и Муш пошли назад, к поселку.

Мы стали на ночевку едва солнце засобиралось скрыться за деревьями. Спешить было некуда, а я очень хотел расспросить Утаре о том, что произошло. Под голыми пока еще дубами земля была усыпана темно-бурыми прошлогодними листьями. И под ними что-то шумело, ползало, таилась какая-то скрытая жизнь. Осины шептались, волновались, вздрагивая ветками, среди ореховых и ольховых кустов носились птички. Еще вчера этот же лес казался мне мрачным и молчаливым…