Валерий Большаков - Гридень. Из варяг в греки

– Ага… – понурился Прастен.

– Ничего, подтянешься. – Я оглядел собравшихся и усмехнулся: – Вы сами хотели в мою полусотню, и я вас принял. Поэтому давайте служить так, чтобы ни мне, ни вам стыдно не было. Десятские, командуйте.

– Стройся! – зычно сказал Мал.

У десятка его все получалось бестолково, но постепенно дело пошло на лад.

– За мной, бегом марш!

И вот уже четыре десятка потрусили к воротам Городища. Я даже немного погордился…

Поглядел на оставшихся «моих» отроков и чуть не рассмеялся.

– Не смотрите вы на новеньких, как коты на мышей! Мы все – одна дружина. Князева! Вам с ними служить.

– А стелить им где? – проворчал Идан. – Избу-то, чай, не надуешь, как лягуху, больше она не станет.

– А вон те три клети если использовать? – я кивнул на крепкие срубы, что выстроились в ряд за нашей избой.

– Так то ж клети, там печей нет!

– Поставим, значит. Завтра же всем гамузом раствор замесим да плитняка натаскаем. А клети надо будет с нашим домом в одну большую дружинную избу соединить.

– Я видел сухие бревна! – загорелся Идан, вдохновленный тем, что будет вести хозяйство уже не десятка, а полусотни.

– Вот и займись ими. А остальные – за мной. Будем стекловаренную печь класть.

– Ух ты! – выразил Воист общее настроение.

Надо сказать, что печами я интересовался давно, и по работе (в будущем!) тоже, но все же браться за стекловарение здесь, с нуля, было боязно. Но надо же с чего-то начинать?

Скажу сразу – стекловаренную печь я с отроками строил около недели. Большую, из камня, все как полагается.

И керамические тигли обжег у местного гончара, и шихту заготовил из белого песка, поташа и прочего.

Часы мои показывали 16 сентября, когда я загрузил шихту и уголь. Целый день и всю ночь шихта в тиглях спекалась, выделяя обильную пену из шлаков. Получилась стекловидная фритта.

Времени я, впрочем, не терял. Пока варилось стекло, я с кузнецом на пару «сочинял» длинную железную трубку для дутья. Попотеть пришлось изрядно, но трубку я таки сделал и даже деревянный мундштук вставил, чтобы губы не обжечь.

Когда фритта остыла, я ее разбил на куски и лучшие из них – без пены, без пузырей и свилей – уложил в тигель для окончательной варки.

Она заняла всю ночь, а с утра, помолясь неведомым богам, я опустил трубку в тигель, намотал вязкое стекло, отливавшее желтизной, и выдул сосуд. Разрезал, выровнял, дал медленно остыть в отжигательном отделении печи, а к вечеру вынул тепленькое стекло. Оконное!

И довольно-таки прозрачное. Правда, чтобы различить сквозь него человеческое лицо, надо было приблизиться – уже в шаге от окна все расплывалось. Но это все пустяки, главное – светло стало!

Мы прорубили, пропилили проем побольше и вставили две рамы – стекла хватило в обрез. Ничего, еще наварим!

К началу октября, именуемым здесь листопадом, мы сложили еще три печки в пустующих клетях. Клети стояли на одной линии с дружинной избой, так что добавить стен из бревен между ними оказалось несложно – получилось что-то вроде тамбуров, соединяющих вагоны.

Вставили стекла – по одному окну на клеть, протопили печки…

И вышла очень даже приличная казарма, то бишь дружинная изба. Смотришь издали и радуешься – из труб дым идет…

Казалось бы, обычный вид, но на всем пространстве от Ладоги до Киева нету ни единой трубы! Наши – первые.

И пример оказался заразителен – еще в двух дружинных избах стали трубы выводить. Я подрабатывал консультантом…

Про поляну с идолом я и думать забыл – некогда было. Весь день шуршал, как тот электровеник.

Неожиданно богатеть стал. «Стекольный король»!

Однажды, забавы ради, накрутил на стержень стеклянные «глазки», бусины из разноцветного стекла, похожие на карамельки.

А они здесь дорого стоят, и берут их нарасхват. Ими же еще и рассчитываются, как деньгами. Стоят бусины по дирхему за штуку.

Стеклодув из меня, прямо скажем, не ахти, так что стаканов и ваз от меня еще не скоро дождутся, но вот за оконное стекло уже серебром платят. А мне когда этим заниматься? Служба!

Так я деда Бажены заманил. Старый походил вокруг печи, покачал головой, поцокал языком, восхищаясь, и согласился на меня припахивать, получая четверть от прибыли. А я не против!

Тут главное, что дед – звали его Улеб – был как бы своим и ни за что не выдаст тайну стекловарения. Не дурак ведь, понимает, что богатство должно в роду остаться, а у стариков здешних родовые отношения на первом месте.

Так что серебришко у меня завелось, и золотишко перепадало. Я нанял плотников, и они выстроили хороший теплый дом в Новгороде для Бажены и Рады. Меня там всегда привечали, хоть и не каждый день я мог появиться у сестренок. И не каждую ночь оставался. Служба!

За месяц как-то все устаканилось – моя полусотня стала самой резвой и дисциплинированной в дружине. Девки со всего Городища сбегались, когда мы возвращались с учений.

Шли строем, в ногу – гррум, гррум, гррум! А голосистый Фолар затягивал:

И вся полусотня дружно подхватывает:

Плагиат, скажете? А с чего вдруг? Я же не объявляю себя автором и композитором. Значит, все по-честному.

Поначалу я хотел поменять имена в тексте, но передумал. Не знаю, проживает ли в Новгороде какая-нибудь Мария, а вот Иваны тут точно есть. Двое крестились – проезжал как-то миссионер «из греков», а одного просто так назвали. Услышали родители про имя «Иоанн» и имя Ванька дали чаду своему.

И я, когда слышу эту песню, всегда вспоминаю про «Ивана Васильевича», который меняет профессию. Про свое время родимое. Скучаю же!

Мало мне, понимаешь, чистого воздуха и чистой воды, подавай автомобили, толкотню, фаст-фуд…

Если честно, то тут, в этом мире, опасно жить. И вовсе не потому, что враги так и рыщут вокруг. Есть противник пострашнее – вирусы и бациллы.

В своем времени я поругивал очереди в районной поликлинике, а здесь очередей нет. Как и самих поликлиник.

Правда, знахари имеются. И я уже разок убедился, что это не шарлатаны какие.

Однажды я палец занозил, а он и распухни. Бажена мне говорит: «Сходи в бабке Сфандре!» Я и сходил.

И никакая это оказалась не баба-яга, а очень даже опрятная старушенция. Избушка у нее, правда, походила на жилище колдуньи – все пучками трав увешано, кореньями, в горшках всякие зелья хранятся, а на открытом очаге что-то кипело в бронзовом котелке, наверняка «импортном».

Сфандра что сделала? Окунула мой палец в какую-то коричневую жидкость, потом прочистила нарыв, наложила толченых трав, пустивших сок, и обвязала чистенькой тряпицей.