Сергей Симонов - Дотянуться до звёзд

Гильза с грунтом разогрелась в печи до 982 градусов Цельсия. Её содержимое испарялось, и пары пропускались через спектрометр.

(Подобный анализ грунта на Марсе проводил спускаемый аппарат зонда «Phoenix» в 2007 г http://www.cosmoport.com/spacecraft/spacecraft-195.html )

Цикл анализа повторялся несколько раз, со сменными гильзами. Картинку из спектрометра снимала внутренняя телекамера, после чего информация передавалась на Землю. Пробы для каждого анализа брались всё с большей и большей глубины.

(У зонда «Phoenix» было 8 отдельных отсеков-печей с гильзами для анализа, т. е. анализ мог быть проведён только 8 раз. Если засунуть в зонд магазин или «пулемётную ленту» с гильзами, анализ можно повторять многократно)

Спускаемый аппарат также доставил на Марс мини-марсоход, похожий на шасси от игрушечного шагающего экскаватора. Он выполз из маленького «ангара» на нижней платформе. Со спускаемым аппаратом его соединял 15-метровый кабель питания и управления.

(Примерно такое шасси, https://ru.wikipedia.org/wiki/Прибор_оценки_проходимости_—_Марс только сверху установлен объектив телекамеры, со считывающей ЭЛТ. Основная электронная часть телекамеры находится в корпусе СА)

Задачей этого «игрушечного» марсохода было исследование плотности грунта. Стрела «экскаватора» доставала недалеко. Учёные понимали, что грунт может быть неоднороден, аппарат мог сесть на более твёрдую поверхность посреди рыхлого песка. Интересно было снять замеры плотности с относительно большого участка. Приборчик двигался очень медленно, со скоростью 1 метр в час. Продвинувшись на метр, он останавливался, передавал изображение перед собой, снимал показания плотности почвы при помощи динамического пенетрометра (штырь, втыкаемый в грунт с заданным усилием) и гамма-лучевого плотномера.

Эти данные передавались на Землю, с Земли аппарат получал подтверждения на дальнейшее движение или команду на поворот влево/вправо. Сигнал от Земли до Марса идёт не мгновенно, а от 4 до 20 минут, в зависимости от взаимного расположения планет, и остановки при движении были необходимы, чтобы «марсоходик» не упал в яму, из которой он не сможет выбраться.

Команда операторов в подмосковном ЦУП испытывала смешанные чувства. Бурная радость, охватившая всех, когда над спускаемым аппаратом раскрылся парашют, восторг после первого полученного сигнала с поверхности Марса, очень быстро сменились унынием, как только была расшифрована и выведена с магнитной плёнки на телеэкран первая же записанная панорама. До самого горизонта простиралась безжизненная песчаная пустыня, беспорядочно усеянная обломками камней и выступами скальных пород. На севере виднелась белая полоска – краешек полярной шапки, состоящей из замерзшей углекислоты.

Физические параметры тоже не радовали.

– Какая температура на поверхности? – спросил Раушенбах.

– Минус восемьдесят.

– М-да… Это вам не Сочи и не Гагры…

– Ну, так чего же вы ждали? – усмехнулся Мстислав Всеволодович Келдыш. – Планета практически на границе пригодной для обитания зоны Солнечной системы. Плюс к тому сели мы в полярной области. На экваторе днём будет немного потеплее, может быть, даже выше ноля. (Наибольшая температура на экваторе Марса около +20 С, максимальная в среднем по планете – минус 5 С)

– А что с атмосферой? Какой состав? – спросил Максимов.

– Углекислый газ. В основном. Остальные газы – в количестве единиц и сотых долей процента, – Бабакин читал вылезающую из АЦПУ распечатку. – Давление очень низкое, порядка 0,5 килопаскаля. Магнитное поле очень слабое, примерно в 500 раз слабее земного, но оно есть.

– В общем, не курорт, но и не пекло, как на Венере или Меркурии, – заключил Келдыш. – Примерно чего-то такого мы и ожидали.

Об успешной посадке и первых полученных результатах доложили Хрущёву.

– Поздравляю вас с большой научной победой, товарищи! – Никита Сергеевич был очень доволен. – Результаты, как я понял, не слишком отличаются от ожидаемых?

– В общем, да, – признал академик Келдыш. – Тут уж объективные условия, против физики не попрёшь…

– Фотографии когда покажете? – Хрущёву не терпелось увидеть поверхность чужого мира, впервые зафиксированную камерами советского космического аппарата.

– Если можно – чуть позже, когда получим результаты спектрометрии проб грунта.

– Хорошо, не спешите. С публикацией тоже пока торопиться не будем. Вопрос, как обычно, политический, публиковать надо в самый выгодный для нас момент, – решил Первый секретарь.

Мстислав Всеволодович повесил трубку «кремлёвки».

– Получаем снимки поверхности с орбиты, снятые «Зондом-3», – объявил Раушенбах. – Фотографии чёткие. Много деталей видно.

Учёные бросились изучать полученные фотографии. Рассматривали на телевизоре, не дожидаясь, пока фотолаборатория распечатает снимки. На размытом телевизионном изображении видно было плохо, в основном, читались множественные метеоритные кратеры.

– Как Луна… – разочарованно протянул Максимов.

– Погодите, дождёмся печати фотографий, – успокоил Келдыш.

Наконец, принесли распечатанные, ещё влажные фотоснимки. Все нетерпеливо бросились смотреть, Бабакин и Раушенбах столкнулись головами, засмеялись…

– Ого! Вот это каньон! Это что же там такое случилось, что такая яма образовалась?

– Возможно, разлом коры… А это что за пуч? Гора?

– Вулкан! Огромный, судя по размерам, но плоский. Интересно, какой он высоты?

– Надо будет прикинуть по длине теней…

Максимов принёс атлас Марса, составленный по результатам астрономических наблюдений. Все начали искать на фотографиях знакомые объекты и сравнивать.

– Вулкан – это то, что астрономы обозначали Nix Olympica! – Раушенбах ткнул пальцем в светлое пятно в атласе.

– Так давайте назовём его «гора Олимп», и дело с концом.

(До полётов космических аппаратов, которые показали, что Олимп — гора, это место было известно астрономам как Nix Olympica («Снега Олимпа») — ввиду более высокого альбедо (отражающей способности) https://ru.wikipedia.org/wiki/Олимп_(Марс)).

– А этот разлом или овраг, что вблизи экватора? Таких огромных на Земле нет, даже американский Большой каньон поменьше будет. Надо бы ему тоже название дать?

– Можно назвать его «каньон Зонда», в честь нашего «Зонда-3», раз уж он его обнаружил, – предложил Максимов.

(Если Билл Пикеринг назвал этот разлом «Долина Маринер», в честь своего «Маринера-9», то почему в АИ Глеб Юрьевич не может увековечить свой «Зонд-3»?)

– Годится, так и запишем, – Мстислав Всеволодович подписывал названия химическим карандашом прямо на фотографиях.

– Э-э-э! Товарищи, а ведь равнина Эллада в южном полушарии Марса – выходит, не равнина, а низменность! Причём глубокая! – заметил Бабакин. – А в телескоп смотрелась как яркое плато.