Виктор Тюрин - Хочешь выжить – стреляй первым [litres]

– Вижу, не понимаете?! Ха! Сейчас поймете!! Месяц работаете, а потом вместо вас набираю других!! Новых!! Устраивает?!!

После моих слов на лицах грузчиков появился страх, а в глазах смятение, зато у апологета новой веры глаза запылали огнем фанатизма. Оглянувшись на понурую толпу, он крикнул:

– Не бойтесь, друзья!!! Он один, а нас много!! Встаньте плечом к плечу, товарищи!! Мы несокрушимы, когда едины!!

Но, получив в ответ вместо ожидаемого одобрительного рева толпы пару нерешительных выкриков из задних рядов, понял, что если сейчас ничего не предпринять, то эти люди отступятся от него, оставив одного. Ведь он столько времени боролся за их сознание! И чтобы вот так, в одно мгновение… Отбросив растерянность и колебания, расправив плечи, он решительно зашагал ко мне. Подойдя, сначала начал давить на меня взглядом, когда не вышло, крикнул громко и четко, явно работая на публику:

– Дилэни!! Ты должен выслушать требования рабочего класса!! – После чего, достав из-за пазухи сложенный вчетверо листок бумаги, он начал его разворачивать, но, не успев это сделать, как в следующую секунду его рука с зажатой в ней бумажкой с требованиями оказалась в тисках болевого приема. Вывернув руку до предела, я заставил стать его на колени и уже был готов ткнуть его лицом в землю, как он, хрипя и задыхаясь, заорал:

– Будущее за нами!! Мы выкосим вас, кровососов, как сорную траву!! Борьба только…

Лучше бы он этого не говорил. Я собирался его только унизить, но, услышав пророческие слова, у меня внутри словно все перевернулось. Хруст сломанной кости заглушил вопль боли. Толпа, до этого стоявшая неподвижно, вздрогнула и подалась назад. Только теперь я понял, что сломал народовольцу руку. Со мной уже давно не случалось, чтобы чувства брали вверх над разумом в критической ситуации. А тут… Я был ошеломлен случившимся, наверно, не менее чем народоволец. Все вокруг замерли. Вдруг от толпы оторвался человек, сделал шаг и прыгнул. Солнце сверкнуло на лезвии ножа. Мгновенно сработали боевые рефлексы. Блок. Захват. Новый крик боли. Как только тот оказался на земле, я с силой опустил каблук на руку с зажатым в ней ножом. Не балуй! Под хруст костей и дикий вопль шагнул вперед.

– У кого еще есть желание поговорить?!! – для выразительности своих слов я ударил несколько раз кулаком правой руки в открытую ладонь левой. – Как, в мою бытность, говорили некоторые ораторы: открыт для прямого и конструктивного диалога!! Ну!! Есть желающие?!!

Толпа подалась назад, хотя я стоял на месте. Я их понимал, потому что знал: нахожусь на гране срыва и был готов любого порвать на части, и люди это почувствовали. Прошла секунда, две… минута.

– Нет желающих! Очень хорошо! Значит, будем работать?!

– Да. Будем. Это все Павел. Мы что… – после секундного затишья вразнобой ответили тихие и тусклые голоса из толпы.

– С вами все ясно! Исправились! Теперь вы, господа хорошие!! – я резко обернулся в сторону бригадиров. – Как вы допустили такое?!!

Взгляды всех четверых опустились в землю.

– Смотреть в глаза, твари!! По правде говоря, гнать мне вас надо в шею, всех четверых! Уроды! Бездельники! Но я человек справедливый и даю вам шанс. Каждый из вас сейчас подойдет к толпе, ткнет пальцем и выберет одного человека, который, по его мнению, является одним из зачинщиков бунта. Это ваш шанс остаться в бригадирах. Начали! Сивый!

Коренастый мужик по кличке Сивый явно когда-то сидел в тюрьме. Вечно полупьяный, большой любитель подраться и выпить, в то же время он умел заставить людей работать. Не раздумывая, сделал несколько шагов к толпе и ткнул грязным пальцем в грудь грузчика по имени Барт, который входил в троицу социалистов. Тот вскинулся, сжав кулаки, но когда до него дошло, что случилось, сразу сник. Сивый оглянулся на меня для утверждения приговора, а после моего кивка вернулся на свое место. С двумя другими бригадирами тоже все решилось просто. Они без колебаний решились на предательство, лишь бы не потерять теплое местечко. Меня беспокоил только Дикки. Тот парень, который приютил меня, а потом привел сюда, в порт. Я не забыл этого и, как только стал боссом, назначил его бригадиром. О чем впоследствии не раз жалел. При его мягком и уступчивом характере грузчики просто вили из него веревки, выторговывая для себя всякие поблажки. Я разговаривал с ним на эту тему пару раз, он обещал, но все шло по-прежнему. Это испытание было явно не для его характера, и он прекрасно понимал это, поэтому шел, словно на казнь. Подойдя, минуту стоял, вглядываясь в лица людей, словно видел впервые. Медленно поднял руку, но сразу резко опустил. Я уже знал, что сейчас произойдет. Так оно и случилось. Неожиданно для толпы, но не для меня, он развернулся ко мне.

– Слагаю с себя обязанности бригадира, – он сказал это тихо, но твердо, глядя при этом мне в глаза.

В толпе тут же побежали шепотки. Некоторое время мы смотрели друг другу в глаза, затем я сказал:

– Свой выбор ты сделал сам. Выбирай бригаду, в которой будешь работать. Свободен!

После чего, повернувшись к толпе, сказал:

– Говорю один раз! Еще раз подобное повторится – вышибу вон! Не одного! Всю бригаду, в которой работал зачинщик!

– Теперь вы! – я бросил косой взгляд на троицу бригадиров. Эти, единственные из всех, выглядели в какой-то мере счастливыми. – Сегодня будете работать наравне со всеми! В поте лица! Костыль, гони эту толпу бездельников на работу! Карл! Убери этих революционеров с глаз долой! Но не ломать! Хватит с них!

Толпа, дружно развернувшись, торопливо зашагала к причалам. Некоторые из них оглядывались, но осторожно, украдкой, а заметив, что я смотрю им вслед, отворачивались и прибавляли шаг. Угрызений совести по поводу того, что сделал, я не чувствовал, как и особой радости по случаю победы. Наверное, потому, что ее не было. Просто сработал один из основных законов этого времени «кто сильный – тот и прав», и толпа подчинилась силе. Зато с бригадирами получилось как нельзя лучше. Я повязал их, пусть не кровью, так подлостью, сделал из них псов, верных хозяину, которые не дадут сбиться стаду с пути.

Я пришел в пансионат к одиннадцати часам, так как утро воскресенья воспитанницы «Универсальной школы» проводили в церкви, где слушали проповедь, ставили свечи и превозносили свои детские молитвы к Богу, потом становясь в пары, чинно возвращались, переодевались, после чего их отпускали домой, в семью. Прозвенели удары гонга. Один, второй, третий – и большой дом наполнился звонким смехом, визгом, веселыми детскими криками. Луиза выбежала ко мне в толпе торопящихся воспитанниц, старавшихся не упустить ни одной минуты из их короткого отпуска, и как всегда бросилась мне на грудь, но сегодня в детском порыве было нечто, отличающее от обычного проявления детской радости при моем появлении. Я умел отличать подобные отклонения, как золото от бронзы, но мой опыт касался перепадов настроения взрослых женщин, но не маленьких девочек. Тут она не раз и не два ставила меня в тупик. Нет, не капризами, а своеобразными взглядами на мир, на людей, на меня. Вот и сейчас я чувствовал, что она расстроена, правда, пыталась скрыть это, но неловко, по-детски. Хотя она жила в пансионе уже почти два месяца, каждый раз мы уходили под градом любопытных взглядов и перешептывания за нашей спиной. Мужчина-опекун и девочка со шрамом на лице – кто эта странная парочка? Чтобы не давать еще больше поводов для досужих домыслов, я не стал ее расспрашивать, что случилось, прямо сейчас. Как только мы вышли, я по привычке посмотрел на небо, так как расписание наших воскресных прогулок во многом зависело от погоды. При хорошей погоде, как сегодня, мы старались проводить время на свежем воздухе, а где это лучше сделать, как не в центральном парке, изобилующем аллеями, фонтанами, статуями и возможностью для ребенка всласть побегать. Покосился на Луизу, но солнышко и свобода ее, похоже, сегодня не радовали. Подойдя к краю дороги, подозвал кэб, затем спросил ее: