Александр Михайловский - В закоулках Мироздания

– Пока, к сожалению, могу сказать лишь то, что я почти ничего о них не знаю, – в ответ на мой вопрос покачал головой священник, – эллинских лжебогов нынче не изучают ни в семинариях, ни на курсах инквизиторов. Даже факультативно. Их дело было закрыто и сдано в архив еще больше полутора тысяч лет назад и сект на основе их верований просто не существует. Совсем другое дело – прямые сатанисты, манихеи, и разного рода сектанты протестантского толка. Но, как я понимаю, дела с ними нам иметь не придется.

– Как раз с сатанистами придется, – усмехнулся я, – а то как еще иначе можно назвать тевтонов. Но не о них сейчас речь, потому что там все просто, никакой политики, одна сплошная война. А война – это как раз по нашей части. С возможными союзниками получается куда сложнее. Если это действительно так называемые олимпийские боги, то избави нас, о Боже, от таких друзей, а уж с врагами мы и сами справимся.

– Наверное, вы правы, Сергей, – задумчиво протянул отец Александр, отставив в сторону пустую миску из-под супа и прихлебывая из чашки горячий отвар, приготовленный Птицей собственноручно, – Очевидно, политическую линию вам придется вырабатывать на ходу и при этом я вам, разумеется, в этом помогу чем могу.

Священник повернулся в сторону Птицы.

– Анна Сергеевна, – спросил он, – скажите, что это за такой отвар вы приготовили нам на десерт, а то я что-то не узнаю вкуса, хотя, несомненно, чувствую, что в нем есть нечто знакомое?

– Дикий чай, мелко порезанные плоды цитрона, – с лукавством на лице начала перечислять Птица, – почки и молодые листья малины и смородины, чабрец, душица, немного меда для сладости, а также некоторые травы, снимающие усталость и улучшающие настроение.

– Настоящая алхимия, Анна Сергеевна, – рассмеялся отец Александр, протянув свою чашку за добавкой.

И тут, заставив всех вздрогнуть и изумленно застыть, случилось нечто, что можно было бы назвать явлением Христа народу. Посреди дворика, чуть в стороне от нас – как раз там, где тевтоны вырубили деревья на дрова, отчаянно взвихрилась поднятая вверх пыль, из столба которой, едва удержавшись на ногах, почти прямо на нас вывалился какой-то тип со смазливой и наглой рожей профессионального мошенника. Одет он был наподобие местных пацанов, только на тех одежда была сшита из грубой льняной и шерстяной домотканой ткани, а этот кадр щеголял шелками и тончайшим батистом, на версту распространяя вокруг себя удушливое облако ароматов от благовоний и притираний. Одной рукой он придерживал на голове широкополую шляпу, а другой прижимал к груди металлический, обвитый двумя змеями, довольно изящный жезл. Вид у незваного гостя был растерянный и слегка придурковатый, как будто все произошедшее являлось для него полной неожиданностью. Да, это был далеко не Христос…

– Здрасьте, – немного невпопад на чистом русском языке произнес неожиданный визитер, приподнимая свою шляпу и преспокойно глядя прямо в стволы снятых с предохранителей и наведенных на него автоматов и пистолетов – это у спецназовцев сработали рефлексы, которые, как известно, не пропьешь. А вот местные упали перед пришельцем ниц, будто моля его, то ли о помощи, то ли о пощаде. Но с местными мы еще разберемся, а сейчас все внимание было направлено на нашего гостя, который, судя по всему, как раз и принадлежал к тому самому олимпийскому семейству – об этом говорило и его необычное появление, и сам вид, несколько спесивый, даже несмотря на шумное и довольно неуклюжее – и уж точно неожиданное для него самого – появление.

От моего внимания не ускользнуло и то, как немного проказливо улыбнулся Колдун, шепча что-то Птице на ухо и убирая за ворот рубахи свой неизменный камень. Так радуется мальчишка, успешно подставивший неуклюжему дяденьке подножку.

– Здравствуй, Гермесий, – с легкой издевкой ответила на приветствие Птица, – или как там тебя звать на этот раз, покровитель лжи, шпионажа и провокаций? Тебе мама не говорила, что подсматривать и подслушивать нехорошо?

Тот, кого Птица назвала Гермесием, выпрямился, попытался подняться в воздух, трепеща крылышками позолоченных сандалий, но тут же тяжело плюхнулся обратно, снова едва устояв на ногах. На этот раз очередь загадочно улыбаться перешла уже к отцу Александру.

– … и пытаться сбежать от разговора тоже нехорошо, молодой человек, – добавил к словам Птицы священник.

– И вовсе я не человек, – нагло заявил визитер, вскинув голову и обведя нас высокомерным взглядом сверху вниз, – а даже самый настоящий бог. Трепещите, смертные! Хоть местные жители называют меня Меркуриосом, но вы, если вам так нравится, можете обращаться ко мне как к Гермесию.

И он, напыжившись, с важным видом сдул несуществующие пылинки со своей блистающей туники.

– Это ты-то бог? – ехидно удивился отец Александр и в голосе священника мне послышались громыхающие нотки далекой грозы, а вокруг головы начало появляться призрачное бело-голубое сияние. – Бог он, понимаете, товарищи. Пацан, овладевший силой два дня назад, запросто сбил его с ног подножкой, а молодая девица прочла с первого взгляда, как детский букварь. И все это совершенно без моей помощи. И кто ты, спрашивается, после этого? Мелочь ты пузатая, мелкий жулик и вор… А ну проси немедленно прощения, пока я не разозлился по-настоящему.

Вся спесь мигом слетела со светлоликого бога. Его глазки испуганно забегали, он нервно передернул плечами и состроил жалостливую гримасу.

– Дядя, прости засранца, – плаксиво протянул он, убрав левую руку за спину и сложив ее рожками, – Я больше так не буду, честное олимпийское слово.

Ответом ему был хохот, похожий на стихающие раскаты грома где-то в вышине.

– И кого ты думал обмануть, плутишка? – громыхающим голосом спросил любителя подслушивать отец Александр. – Или ты думаешь, что я ничего не вижу? Проси прощения по-настоящему, старый ты прохвост.

– Виноват, ошибся, дядя, – склонив голову, пробормотал божок и вытянул руки вперед, словно школьник, уличенный в баловстве, – характер у меня мягкий, и вообще я ни в чем ни виноват. Прости меня, если можешь, сирого и убогого. А то ведь я тебя знаю, дядя – развоплотишь походя, и не будет больше старого плута Гермесия… – тут он артистически шмыгнул носом, подчеркивая свое искреннее раскаяние.

– Да ладно тебе, Гермесий – ты прощен, – уже почти обычным голосом пророкотал священник, неспешным движением доставая четки. – Буду я еще тебя развоплощать, руки пачкать. Подопечных тебе жуликов и воров от этого точно меньше не станет. Веди себя прилично и тогда с тобой уж точно ничего не случится.

– Спасибо, дядя, – повеселел покровитель мошенников, и его русые кудри радостно заколыхались из-под шляпы, – ты, как всегда, добр. Вот отец наш Зевсий, сволочь злопамятная, до сих пор не может забыть мне свой скипетр, а ведь сколько воды с той поры утекло. Чуть не прибил меня, зараза. Да и братец Аполлонус тоже не ангел. Чуть что, бывало, лупил меня, несчастного, смертным боем за всякие шалости.