Александр Михайловский - В закоулках Мироздания

В этот момент я вдруг поняла, что священник произносил слова на мысленном, телепатическом уровне и за все это время он так и не разомкнул своих губ и, что самое удивительное – я его поняла.

– Да, это так, – мысленно подтвердил тот. – А сейчас, пожалуйста, просмотри сознание этой девушки и проверь, не откромсал ли я ей чего-либо лишнего.

– Хорошо, сейчас я сделаю то, о чем вы просите, – так же безмолвно ответила я и попыталась погрузиться в сознание девушки.

Но сперва у меня ничего не выходило, потому что тевтонка лежала без чувств, и мне попадались только какие-то бесформенные сновидения и грезы, по которым нельзя было судить о целостности ее сознания. Эротический окрас плавающих в нем образов говорил о том, что девушка созрела, но в то же время не согласна делать «это» с первым встречным, а жаждет встретить принца на белом коне. Для того, чтобы узнать о ней немного больше, мне требовалось, чтобы ее сознание полностью бодрствовало, и я принялась мысленно ее тормошить.

Сначала у меня ничего не получалось. Но потом девушка открыла глаза и хрипло по-немецки прокаркала пересохшим ртом:

– Где я, почему лежу тут голой? И кто вы, черт возьми, такие?

Для того чтобы прочитать основную информацию, хранящуюся в ее сознании, мне хватило и нескольких секунд. Ничего особо сложного: зовут Гретхен, возраст семнадцать лет, отец – какой-то очень высокий тевтонский чин, она – единственный законный ребенок, с детства воспитывалась как мальчик, закончила кадетскую школу и двухгодичное офицерское училище. А в этой самой части, что бросили в погоню за нами, находилась на предвыпускной практике. Последние ее воспоминания – страшный грохот и летящие прямо в лицо пыль и камни. Вот, кажется, и все.

Нет, вот еще кое-что – слово «русские», по рассказам кого-то из старших, то ли отца, то ли деда (скорее всего, деда) внушает этой девушке панический ужас, до икоты и колик в животе. Ну да – ведь мы как-никак враги, и именно на нас охотились тевтонские кавалеристы для того, чтобы одних убить, а других взять в плен. Нечего с ней церемониться! Мы с Серегиным почти одновременно наклонились над ее распростертым телом. Командир был в своей полной «лохматой» экипировке, с лицом, раскрашенным «под лешего» черными зигзагами устрашающего грима.

– Милая Гретхен, – сказала я, тщательно выговаривая немецкие слова, – мы тот самый ужасный страх, который ты носишь в своей душе. Мы и есть те русские, которых ты так боишься, и теперь ты наша пленница и душой и телом.

После этих моих слов девушка посмотрела на Серегина, вздохнула, глаза ее закатились, и она потеряла сознание.

– Анна Сергеевна, – укоризненно сказал мне Димка, поднимаясь с колен, – не будите ее больше, пожалуйста, а иначе я не смогу понять, как действует мое заклинание регенерации. В инструкции было сказано, что после его применения в качестве лечебного средства для восстановления организма требуются сутки полного покоя и неподвижности. Ну, если не сутки, то двенадцать часов как минимум. А ведь нам надо еще вправить ей кости на ногах и наложить лубки, и мне не хотелось бы, чтобы она чувствовала при этом боль.

– Хорошо, Дима, – сказала я и погрузила Гретхен в самый глубокий сон. – Как ты и хотел, она спит так крепко, насколько это возможно, и не проснется, даже если ты будешь резать ее на куски.

– Я не режу девушек, – хмуро произнес Димка и посмотрел на нашего командира. – Мы можем начинать, товарищ капитан. Если Анна Сергеевна говорит, что она ничего не чувствует, значит, так и есть. Сперва я вытащу из нее осколки, а потом пусть Док сделает перевязку и наложит шины.

Сказав это, юный маг начал напряженно водить обеими вытянутыми руками над грудью и животом этой девушки – и под его пальцами заструилось призрачное колышущееся марево. Он водил так руками секунд двадцать, когда на белый свет показался первый осколок, будто бы сам собой вылезший из раны. Вскоре за первым осколком последовали и другие. Но Димка продолжал водить руками, пока не очистились все раны. Потом он опустил руки, и с силой тряхнул кистями, будто стряхивая с них брызги воды. Когда все закончилось, Димка своими пальцами собрал с кожи девушки окровавленные стальные цилиндрики и сделал знак Доку, чтобы тот приступал к перевязке.

Потом спецназовцы под наблюдением Димки бинтовали нашу пленную… Да какая же она пленная – сидит как миленькая у меня в черепушке, как и прочая гоп-компания, захваченная нами в поселке, и я уже скоро начну уставать от такого сожительства. Наверное, потому-то все боги и богини такие дерганые мизантропы, что им надоедают мелкие хотения людишек, желающих манны небесной, но не желающих для этого ударить и палец о палец. Я же не хочу быть никакой богиней, надоело это мне хуже горькой редьки. Но я понимаю меру своей ответственности – как за тех, кого мне всучили, не спрашивая моего согласия, так и за то, чтобы маленькому коллективу пришельцев из нашего мира не был нанесен коварный удар в спину. Как я поняла, здесь такое может случиться запросто – по приказу своего бога паства будет шпионить, убивать и предавать. А мы тут мешаем очень многим, ломая многолетнюю, если не многовековую, интригу.

Так вот, пока спецназовцы под присмотром Димки накладывали шины и бинтовали нашу пациентку, я отозвала в сторону капитана Серегина и отца Александра, и кратко изложила им то, что смогла узнать, подглядывая за операцией удаления из сознания Гретхен сатанинской опухоли. Священник молча кивнул, наверное, потому, что херр Тойфель тоже был им замечен и оценен. А вот лицо капитана Серегина надо было видеть. Просто невероятная смесь скепсиса и потрясения. Сатана был буквально рядом, в двух шагах – а его-то он и не заметил.

– Так вы думаете, Анна, – мысленно обратился ко мне православный экзорцист, – что этот херр Тойфель – это просто ребенок, играющий в солдатики?

– Очень злой и мерзкий ребенок, отче, – так же беззвучно ответила я ему, – гнусный мизерабль, которому доставляет удовольствие наблюдать, как страдают и мучаются люди. Я до сих пор чувствую себя так, будто провалилась в выгребную яму. Эта тварь ни на секунду не задумываясь, ради своего удовольствия замучает нас всех, включая детей, и потому у нас не должно быть к нему никакого снисхождения и никакой пощады, связанных с его «юным» возрастом.

– Это понятно, – согласился священник, – с Сатаной, какой бы облик он ни принимал и на какие бы части ни делился, мир невозможен по умолчанию. Тот, кто примирится со злом, тот впустит его в свой дом и, в конце концов, будет им поглощен. В данном случае я говорю о том, что у нашего врага, несмотря на всю его мощь и злобу, психология маленького ребенка и мы должны это использовать… Например, устроить из этой Гретхен хорошую ловушку.