Борис Батыршин - Внеклассная работа

Я насупился – достали уже со своими нотациями!

На город снаряды падают, а они туда же – правила! Ну, погоди, жандармская твоя… хм… физиономия…

– В городе сейчас нет ни одной гимназии! – нахально заявил я. – Кроме того, я не в форме и, следовательно, не считаюсь учащимся. Могу ходить, куда хочу!

– Война, конечно, вполне извинительное обстоятельство для пропуска занятий, – парировал Познанский. – Особенно если город находится в осаде. Извинительно так же и то, что учащийся вынужден, по не зависящим от него обстоятельствам, носить партикулярное платье. Ваше, кажется, пострадало при вчерашнем обстреле?

Я кивнул. Глумится, скотина, потешается – и доволен, как слон! Ротмистр, будто прочитав мои мысли, плотоядно улыбнулся.

– А вот оправданием распущенности это служить никак не может. Посещение же ресторана – это безусловная распущенность.

Унковский скривился, будто надкусил лимон.

– Хватит издеваться над молодым человеком, ротмистр. Пари держу, вам глубочайше плевать на гимназические правила – на все вместе и на каждый пункт в отдельности. И не пытайтесь делать вид, что оказались здесь случайно. Что вам надо от моего спутника?

На ремне, стягивающем узкую талию ротмистра, – жёлтая кобура с револьвером. А вот положенного по форме шнура на шее, спускающегося к кольцу в рукояти револьвера, нет и в помине. И кто же здесь нарушает форму одежды, господин жандарм?

– Попросил бы вас не указывать мне, господин лейтенант! – неожиданно высоким голосом выкрикнул Познанский. – Извольте не вмешиваться не в своё дело!

– Так ваше дело – гонять гимназистов по кофейням и ресторанам? – усмехнулся моряк. – То-то в городе гадают: почему это наши доблестные жандармы никак не могут переловить японских шпионов?!

Ротмистр побагровел.

А если сыпануть этому держиморде в глаза перцем из хрустальной солонки – он успеет увернуться? Итак, закашляться, потянуться за салфеткой – и незаметно накрыть ладонью гранёный пузырёк с блестящей крышкой в мелкую дырочку. Только как лучше – вытряхнуть едкую пыль на ладонь, через ситечко, или сыпать прямо из перечницы, скрутив крышку? Так и так – секунды полторы. Баллончик бы сюда перцовый!

А нету.

Ладно, за неимением гербовой… Главное – когда жандарм схватится за глаза, успеть выдернуть револьвер из его кобуры. Унковский не в счёт, моряк с барышней тоже – вряд ли их учили действовать в таких ситуациях. Будут стоять, разинув рты, а я тем временем стул в стекло – и бегом прочь…

Герой, да? Рэмбо? А дальше что? Найти дядюшку Ляо, перемочить полсотни боевиков «Зелёной банды» и преподнести восхищённой Светлане ключ-синхронизатор, снятый с окровавленного трупа крёстного отца артурской мафии?

Крепко я вчера головой приложился, вот что. Рано меня из больницы выпустили. И не в том наряде – больше подошла бы крепкая полотняная рубаха, длинные рукава которой по странному капризу портного удобно завязываются за спиной.

…Перечницу тем не менее – в карман. Никто не заметил?

Нет.

За окном зацокало, затарахтело – пыльная штабная двуколка, запряжённая тонконогой вороной лошадью, остановилась прямо под окнами «Звёздочки». Офицер, прапорщик в рыжих крагах, накинул повод на перила крыльца и скрылся из виду.

– Этот молодой человек – такой же гимназист, как я – балерина Кшесинская! – завопил Познанский совсем уж неприличным фальцетом. – А насчёт вас, господин пока ещё лейтенант, тоже стоит поинтересоваться – с чего это вы принимаете в его судьбе такое участие? Или вы познакомились с этим якобы гимназистом задолго до вашей якобы случайной встречи в книжной лавке, о чём вы изволили доложить вчера?

Орёт на Унковского и притом косится на меня. Вон как побагровел, чуть не слюной брызжет – а пальцы-то спокойные, хотя пару минут назад комкал перчатки. И не дрожат…

Провоцирует? Очень похоже.

Как же неудобно отвинчивать крышечку перечницы в кармане, одной рукой, на ощупь… вот чёрт, просыпал…

Посетители «Звёздочки» во все глаза смотрят на нас. Учительница из Пушкинской школы что-то внушает своему спутнику, тот недовольно кривится. Полкан-артиллерист выбирается из-за стола – видимо, решил вмешаться в безобразную сцену. В дверях буфетной столпились официанты и повара – наслаждаются разгорающимся скандалом. Тощий, что подавал нам кофе, стоит с краю и нервно теребит перекинутую через руку салфетку.

Познанский, заметив всю эту движуху, неуверенно заозирался.

Сейчас!

Жандарм дико взвыл, едва облако едкой бурой пыли расплескалось по его багровой от гнева физиономии. Боковым зрением я не отпускал Унковского – он как раз собрался ответить на последнюю реплику ротмистра.

Простите, лейтенант, ничего личного. Вы мужик хороший – просто не повезло…

Медленно-медленно, будто в замедленной съёмке, остатки перца выхлестываются моряку в глаза. Бережёного Бог бережёт.

Пустую хрустальную бутылочку – с размаху в поднявшегося из-за стола полковника. Артиллерист отшатнулся и, запнувшись об ножку стула, повалился. Отлетевшее пенсне весело блеснуло на солнце.

Официанты брызнули в разные стороны. Реакция у этой братии отменная – мичмана и армейские поручики приучили, устраивая «провороты» с битьём зеркал и рукоприкладством.

Рыбкой ныряю через стол, на Познанского. Обхватываю невысокого ротмистра за пояс, будто американский футболист, – и мы кубарем летим на пол, круша ресторанные столики.

Вот она, рукоять револьвера. Рубчатая, холодная… только бы не зацепился!

Всё-таки не зря меня натаскивали на лицейских занятиях рукопашкой. Три часав день – лучше бы мозгов добавили…

Перекатываюсь через голову и вскакиваю, едва не запутавшись в скатерти. Револьвер пляшет в руках. У окна – огромные, перепуганные глаза пушкинской училки. Поверженный ротмистр визжит за спиной. Да, горсть молотого перца в глаза – это очень больно. Хорошо, что Унковскому достались только остатки, да и то через стол.

Окно что, уже открыто? Повезло.

Приземление на брусчатку жёсткое, но вполне терпимое. Нырком – под брюхо вороной лошади, и в ближайший переулок.

– Держи-и-и! – несётся из окон. Спасибо, хоть не стреляют.

ПОКА не стреляют.

Осталось выяснить – на кой чёрт я всё это затеял?!

Ну ладно, проблемы будем решать по мере поступления. Верхняя в стопочке – оторваться от преследования, верно?

Так, раций у них нет, телефонная сеть в городе в зачаточном состоянии. С военными патрулями тоже не шибко здорово. Это когда ещё Познанский с лейтенантом промоют глаза, опомнятся от жгучей боли и прокашляют раздираемые огнём бронхи… Минут пятнадцать, самое меньшее, они ничего внятного рассказать не смогут. Мичман не в счёт: он глаз не сводил со своей училки и вряд ли заметил что-нибудь, пока не поднялась буча.