Рус Агишев - Дуб тоже может обидеться. Книга 2.

Услышав свою должность, посол вздрогнул. Он настолько погрузился в бумаги, что не услышал сам вопрос. Заметив это, Верховный вновь усмехнулся в усы и повторил вопрос.

— Неужели немецкий солдат настолько глуп, чтобы не видеть опасность в разрушении скотомогильников?

— Ответить однозначно достаточно сложно, — туманно начал барон. — Я не изучил в достаточной степени предложенные документы, но... осмелюсь сделать предположение, что разрушения скотомогильников вызваны военными действиями. Возможно, германское командование не отдавало приказа вскрывать захоронения зараженного скота, а все произошло в результате случайного стечения обстоятельств. В любом случае данный вопрос необходимо самым пристальным образом изучать.

— Браво, господин посол, — выпустив очередной клуб дыма, зааплодировал Сталин. — Очень уклончивый и осторожный ответ, достойный настоящего аристократа, но он очень далек от истины... В папке зафиксированы случаи разрушения 14 скотомогильников, из которых только 6 находятся на территории Белорусской АССР. Еще 5 расположены на Украине. Я уверен, что разрушение такого количества могильников является актов целенаправленность агрессией, — он мельком взглянул на продолжавшие лежать на столе фотографии. — Некоторые наши товарищи даже считают, что разрушая скотомогильники немцы действовали во имя особой цели. Им нужны были споры заразных болезней для опытов над военнопленными.

— Я бы хотел уточнить один вопрос, — вдруг прервал его барон, оторвавшись от изучения бумаг. — По какой причине эти документы вдруг оказались в полной готовности? Ведь цель своего визита я ранее никоим образом не озвучивал..., — витиевато выразился посол, намекая на эту странность.

Однако, оказалось, Сталина и этим смутить было нельзя. Он невозмутимо произнес:

— Все дело в том, господин посол, что сотрудники наркомата безопасности готовили данный пакет документов по моей личной просьбе, — на лице у дипломата отразилось легкое недоумение. — Последние несколько месяцев мы занимаемся тщательной фиксацией всех преступлений фашистов на территории нашей страны для того, чтобы после окончательной победы над этим врагов судить его за все злодеяния. А вы должны понимать, что любой суд потребует не только обвиняемого и обвинителя, но и весомых доказательств. Победа не за горами. Именно поэтому так важно, уже сейчас задокументировать каждое преступление немецких войск, каждое злодеяние нацистов и их главарей...

С каждым новым словом удивленная мина на лице посла становилась все менее уловимой, пока, наконец, не растаяла окончательно. Чувствовалось, что эта версия его устраивает на все сто процентов.

Через некоторое время барон встал со своего места и, легким поклоном обозначив свое уважение к хозяину кабинета, произнес:

— Мне необходимо срочно отправить полученные документы в Лондон.

— Хорошо, господин посол, — не дал ему закончить Верховный, подталкивая к нему фотографии. — Дело превыше всего, — продолжил он, наблюдая, как посол кладет папку и фотографии в портфель. — Только я надеюсь, господин посол, — в голосе Сталина неожиданно появился «лед». — Что, больше, правительство Великобритании и лично господин Черчиль не позволит себе что-то требовать от Советского Союза! Я могу надеяться, что вы передадите все в точности?!

1-ый барон Инверчепел с трудом сохранил беспристрастность на своем лице и вновь еле заметно поклонился.

— Я в точности передам все ваши слова.

Через несколько секунд дверь кабинета зарылась за ним. На не гнувшихся ногах посол вышел из приемной и пошел по коридору. Только сейчас, за стенами кабинета, его начало немного отпускать нервное напряжение. Он с усилием разжал правую ладонь, как клещи вцепившуюся в ручку портфеля, и перехватил его левой рукой.

121.

Отступление 102.

Реальная история.

25 июля 1942 г. Расположение 32 Гвардейского истребительного авиаполка.

Летное поле окруженное со всех сторон невысокими стогами, которые использовались для маскировки. С самого утра зарядил неприятный нудный дождь, отчего полетов не было. Летный состав сидел в землянах и корпел над картами, изучая свои маршруты, а механики копались в одном из поврежденных в последнем бою истребителей.

— Стой! — громко закричал чуть не задремавший в длинном до пят дождевике часовой, когда в нескольких метрах от него с визгом затормозил автомобиль. — Кто идет? Стрелять буду! — он громко передернул затвор и выставил вперед ствол с прикрепленным штыком.

Со стороны пассажирского сидения вылез невысокий человек, сверкнувший бритой на голо головой. Пока он, ежась под дождем, надевал фуражку, часовой к своему ужасу разглядел три ромба в петлицах без звездочки над ними.

— Комиссар государственной безопасности 3-го ранга, — широко улыбаясь произнес он. — Ну, что сынок пропустишь?

Через несколько секунд он смотрел на командира авиаполка, который с выражением дикого изумления читал вскрытый пакет.

— Всеволод Николаевич, это что шутка? — он тряхнул документов перед его носом, от чего на груди зазвенел метал орденов и медалей. — Какой к лешему партизанский отряд? Наступление со дня на день начнется, а мы на его острие... Он что... Там что вообще не понимают?

— Дело особой государственной важности, товарищ подполковник...

Отступление 103.

Реальная история.

[Отрывок] Сергеев А. Беседы о Сталине. М., 1976. — /Мемуарная литература/. — 723 с.

«... Что я могу сказать? Сейчас, после стольких лет все воспринимается совершенно по другому... Совершенные поступки, произнесенные слова часто начинают приобретать иной смысл, другое содержание. Я скажу так! Даже в семье Сталин оставался руководителем огромного государства и, мне кажется, он и свою семью воспринимал именно так — как страны со всеми ее атрибутами... Он был одинаково строг со всеми, не терпел лжи и хамства. Во время своего общения с нами [со своими детьми] он редко улыбался, что нас всегда сильно печалило. Нам представлялось, что мы его чем-то обидели. Может быть он прослышал про наши шалости или про наши школьные оценки и поэтому так себя вел с нами...

… Знаете, мне думается, что просто ему [Сталину] даже дома было сложно переключиться. Это кажется, что можно просто взять и оставить все свои заботы и на время забыть о работе! У него же была не просто Работа! На нем [Сталине] лежала огромная ответственность за судьбу многомиллионного народа. Даже дома он продолжал мыслить теми же категориями, что и в своем кабинете...

…. Кого он больше всех любил? Сложный вопрос. Дочь, крохотную девчушку, непоседу и егозу? Или старшего сына, часто поражавшего его своей недетской серьезностью и взрослой рассудительностью? Нет... Нельзя однозначно ответить на этот вопрос. Думаю, все мы были ему дороги по-своему... Для него имела особое значение родная кровь...».