Валерий Елманов - Проклятое золото храмовников

Однако в обмен на свою уступку Сангре заявил, что ожидать доставку выкупа станет не здесь, а в Твери, следовательно, и меры должны быть русскими, дабы в случае разногласий местный князь смог бы их рассудить. А в связи с тем, что он понятия не имеет, насколько тяжел порох, его количество лучше определять не весом, а объемом, так надежнее…

Доминиканец призадумался, попросив сутки на раздумье. В результате он выклянчил в качестве подстраховки два дополнительных обязательства со стороны Сангре. Во первых растянул сроки доставки. В случае, если по каким-либо причинам он не сможет привезти порох в полном объеме в первый год, Петр обязан ждать остальное еще столько же. А помимо письменного договора, Петр в особой бумаге поклянется в два ближайших года ничего не получать у Овадьи и никому не передавать подлинника долгового обязательства. Получив все положенное за Дитриха Сангре отдает крестоносца вместе с подлинником, а инквизитор приносит в главном храме Твери торжественную клятву на следующий год привезти оговоренное серебро за Изабеллу и Бонифация. Ссылка на тверской храм особо порадовала инквизитора, ведь он православный, а значит в нем что ни сотвори, вплоть до совокупления – ничего грехом не будет.

Выслушав инквизитора, Петр кивнул, соглашаясь.

– Слушай, и шо я в тебя такой влюбленный?! – подивился он. – Податливый стал, как пластилин, что ни попросишь – все уступаю. Пиши, контора.

– И помни, – на всякий случай предупредил монах. – Даже если ты приехать в Гамбург, ты не получить у Овадьи ни один гульден, ибо мы раньше показать ему твой обязательство и договор и предупредить его…

– Ой, ну шо ты за меня так плохо думаешь?! – обиженно перебил его Петр. – Когда я даю слово, то всегда его держу и готов поклясться в том одновременно на Библии, Талмуде, Ведах и Коране, разом возложив все свои конечности на эти святые книги! Но и ты поимей ввиду, шайтан-раввин: второй год – окончательный, бо я ждать всю жизнь не намерен.…

…Но рассказывать Улану подробности, могущие ранить его влюбленное сердце, Сангре благоразумно не стал. Правда, похвастаться не преминул:

– Это не я его уговаривал, а он меня.

– Правда?! – вытаращил глаза Улан, и простонал: – Эх, жаль меня там не было! Вот бы поглядеть!

– Если бы ты там был, уговаривать пришлось бы мне, – вздохнул Сангре. – И не факт, что удалось бы, – он кивнул в сторону Изабеллы и добавил: – А я как в пьесе Шиллера: «Мавр сделал свое дело, мавр может уйти», – и почему-то грустно вздохнул.

Улан внимательно посмотрел на друга и проницательно осведомился:

– Жалко было расставаться?

С кем – он не спрашивал, да оно и так было понятно. Петр пожал плечами и сознался:

– Знаешь, и впрямь немного взгрустнулось. В сущности, она ж хорошая и… несчастная. Представь, никаких перспектив впереди: ни мужа, ни детей, ни семьи. Одна богиня любви в святилище, да и та деревянная, то бишь мертвая. А что проку от мертвой любви?

– А ты изменился, – констатировал его побратим.

– Все мы меняемся и даже само время не стоит на месте, так что уж говорить о людях, – философски выдал в ответ Петр. – А ты это к чему?

– Как-то лиричнее стал что ли. Во всяком случае раньше ты со своими дамами куда спокойнее расставался, а сейчас переживаешь.

– Видел бы ты, как она смотрела мне вслед, – хмыкнул Сангре.

– Вот, вот, и я о том же, – усмехнулся Буланов. – Между прочим, вслед тебе и раньше смотрели, причем точно также.

– Странно, а почему я раньше этого никогда не замечал? – усомнился Петр.

– Потому что не оглядывался.

Сангре крякнул, не зная что ответить, но привычка оставлять последнее слово за собой сказалась и он нашелся, заодно резко сменив щекотливую тему, поинтересовавшись:

– Лучше скажи мне, дружище, есть ли у тебя какие-то соображения насчет того, зачем мы спешно понадобились в Твери, причем именно в роли дознатчиков? И шо за солидный дядя там недавно скончался, притом неизвестно от чего?

Улан покачал головой, сознавшись:

– Понятия не имею. Вертится на уме какое-то смутное воспоминание, но… Да и зачем попусту гадать? Михаил Ярославич сам скажет, когда мы до него доберемся.

– Скажет, – согласился Петр, – но, судя по старательно хранимой всеми тайне, дельце-то серьезное, не из рядовых. Не дай бог, княжеский сынок. А если имеется подозрение на яд, то дело еще и припахивает безнадегой, поскольку у них в Твери нет ни химлаборатории, ни спецов, да и об эксгумации никто не слыхал. Вот я и гадаю: что князь с нами сделает, когда мы разведем руками? А уж если он вдобавок припомнит нам и старые грехи…

Возле границы со Смоленским княжеством Ольгерд, лично провожавший их вместе с тремя сотнями воинов, распростился с побратимами. Таким образом, по землям Руси Улана с Петром и Изабеллу со служанками сопровождали присоединившиеся к ним в Витебске сыновья Сугарда, Локис с Вилкасом, Яцко в качестве толмача, да еще два десятка воинов. Из них чуть меньше половины были старые знакомые побратимов, проверенные в деле под Христмемелем, а оставшиеся некогда входили в число дружинников Давида. По национальности все эти двадцать пять человек были кто кем – эдакая сборная солянка, состоящая из кучи аукшайтов, жмудин, ятвягов и пруссов, причем последние в свою очередь состояли из натангов, бартов, а также одного самба и одного скальва. А среди славян-русичей помимо дреговичей Яцко и Кастуся имелись бужане, волыняне и один кривич.

В Тверь эта интернациональная компания прибыла впритык. Еще день-два и реки вскрылись бы, как некогда предупреждал Кирилла Силыч. Они уже и так покрылись опасными полыньями, куда дважды проваливались лошади. Первый раз обошлось, благополучно выбрались, но, как оказалось, это было предупреждение судьбы, в другой раз их не пощадившей.

Нет, нет, никто не утонул, но попытка вытащить сани с дорожными припасами, закончилась безуспешно. Единственное, что удалось извлечь литвину Свитрусу после неоднократного ныряния в ледяную воду, так это ларец с изрядно вымокшей грамоткой Гедимина, адресованной Михаилу Ярославичу.

– Почти по Гоголю, – уныло прокомментировал Сангре, держа на вытянутой руке свиток.

– Что ты имеешь ввиду? – спросил стоявший рядом Улан.

– Пропавшую грамоту, – отозвался Петр, кивая на медленно подползающие к бумажным краям и одна за другой срывающиеся вниз подозрительно темные капли. – И самое обидное, почти перед финишем – мы ж завтра к вечеру точно до Твери доберемся.

– Что делать, лед тонкий. И так погоде спасибо, что морозцами побаловала, а то бы вообще застряли посреди пути.

– Да-а, – задумчиво протянул Сангре. – А тебе не кажется, что вся наша жизнь здесь напоминает блуждания по тонкому льду. А он, гад, все не крепнет и не крепнет.