Юрий Гельман - Перекресток Теней (СИ)

Ну, понравились стихи. Ну, написала бы, что понравились. Спасибо, успехов, пока… Да сотни у него читателей, тысячи. И половина что-то высказывает по поводу творчества — так принято, так нормально. А что вместо этого? Глупое ожидание, напрасные надежды, необоснованная ревность. И как следствие — сдвиг сознания к началу координат — к нулю…

И закончились каникулы. И пошел по программе Лермонтов, и на одном из уроков она прочитала ученикам:

А те сидели, затаившись, будто мыши, почуявшие приближение свирепого домашнего зверя. У них как раз тот самый возраст, тот самый, когда… Но это у них.

— Я никого не заставляю выучить это стихотворение, — сказала она, скользя взглядом поверх голов. — И двоек ставить не буду. Если кому-то понадобится, тот выучит сам, помимо школьной программы. И не только это…

— Инна Васильевна, а можно вопрос?

Это Сережка Литвинов — тихий такой, вдумчивый мальчик, почти незаметный, всегда уроки учит, отвечает рассудительно, а у самого в душе, наверное, буря настоящая. По глазам видно. И Катюша Коробейникова с первой парты наверняка знает об этом, и весь класс знает…

— Да, пожалуйста.

— А вы любили когда-нибудь?

За окном шел снег — неторопливый, крупный, разлапистый. Ветра не было — в медленный полёт снежинок, в эту восхитительную гармонию, созданную природой, не посмел вмешаться хаос вихревых потоков. Казалось, это не снег стремится к земле, подчиняясь законам притяжения, а, напротив, целый город поднимается вверх — ему навстречу, ловя эту сказку ладонями площадей. И сейчас в классе вдруг стало слышно, как снежинки за окном шуршат по воздуху…

— А я и сейчас люблю…

Господи! Как такое могло вырваться? Самоконтроль — а что это?..

И вмиг порозовели щеки, засуетились глаза. А сердце уже стучало — как молоточек старого будильника по чашке звонка, и казалось, этот стук слышен даже на последней парте…

— А как вы понимаете это чувство?

Дальше пошли. Зацепили главное. Умные… Отшутиться? — наивно. Углубиться? — урок сорвать. Впрочем, сама только что не настаивала… И ведь ждут ответа — все до единого ждут, доверяют. Глазами так и едят! Знают, что не увильну… Взрослые уже.

— А хотите, я вам кое-что почитаю?

Вопросом на вопрос отвечать не всегда уместно, кажется. Но просто такой случай…

Последние строки Инна читала, глядя в окно — на этот снег, на моргающий желтым светофор на перекрестке, на прохожих с белыми шапками и эполетами на плечах. Но не видела никого — а никого и не было: ни людей, ни машин, ни самого города. Не было ни света, ни запаха, ни звука. Не было движения, не было мысли. Не было ничего. Ноль. Входящих — ноль. Вообще — ноль.

И вдруг эту космическую пустоту, этот вакуум скомкал, как ненужную бумажку, свел в ничтожную точку тихий девичий голос с первой парты:

— Инна Васильевна, он обязательно напишет…

«А я ведь тоже в какие-то периоды жизни чувствовал себя одиноким, никому не нужным. Замыкался в себе, ясное дело, что много писал. Не хочу вдаваться в подробности — я уже научился избавляться от прошлого. Раньше мне было как-то уютно с ним, грели какие-то воспоминания, хотелось больше оглядываться назад, чем смотреть вперед. Но жизнь давно расставила свои акценты, обозначила иные приоритеты, и огромный рюкзак с прошлым пришлось бросить на какой-то развилке дорог.

Сегодня думал: приду домой, пятница, тяжелая неделя закончилась, включу машину, а там — новое, полное замечательных слов письмо. Полное эпитетов, сравнений, невыразимой нежности, которую ты умудряешься облечь в словесную форму — и это все для меня! Для меня, который, в общем-то, не привык к этому, для меня, который давно забыл, что такое романтические отношения — всё быт, рутина, обязанности и труд. Но письма нет, и это понятно: нелепо ждать инициативы от тебя, хоть ты однажды и написала мне первой…

А сейчас я хочу сказать о другом. Я, вообще-то говоря, в какой-то степени фаталист, верю в судьбу, в предназначение, в переселение душ, в неслучайность случайностей. Мне почему-то кажется, что наше с тобой заочное знакомство — это знак! И все последние несколько дней меня не покидает мысль о том, что наши души были отправлены в этот мир для какого-то эксперимента. И если в ИХ планы входило наше знакомство в Интернете — стало быть, эксперимент удался. А если не входило — то теперь мы сами будем устанавливать правила игры. И пусть нам завидуют те, у кого не было подобного опыта.

А может, мы сейчас придумали для себя эту сказку, в которой нет колдунов и злых ведьм, нет преград нашей фантазии и чувствам? И только полет наших душ — взявшись за руки или в обнимку… Поживем — увидим…

И еще. Всю жизнь, сколько я себя помню, я считал женщину венцом творения. Своих взглядов не поменял до сих пор. Женщина для меня — это самое прекрасное и самое загадочное, что удалось создать Господу. Нет, есть, конечно же, монстры и среди женщин — но их подавляющее меньшинство, это просто ошибка природы, это — неродившийся мужчиной мужчина. Все настоящие женщины — красивы, причем, глубоко красивы, к тому же — каждая по-своему. И мне, как писателю, всегда хочется прикасаться к этой красоте снова и снова. Питаться от нее. Находить новые образы. Вот теперь — к твоей… пусть и виртуально…

Вот писал, а будто разговаривал с тобой. Ты сидела напротив — почему-то на кухне, положив руки на белый пластик столика. Рядом стояла вазочка с вишневым вареньем. Пока я говорил — ты всё съела. На здоровье, милая, близкая и далёкая. Теперь целую тебя в вишневые губы, слизываю остатки варенья языком, а ты жмуришь глаза и таешь в моих объятиях. Куда там молодежи до нас! У них физиология, у нас — Вселенная. Красивая сказка?