Юрий Гельман - Перекресток Теней (СИ)

Ты сказала, что даже не хочешь знать, где я живу. Что ж, не стану говорить. Просто скажу несколько слов о себе — в надежде то же самое узнать о тебе, Инна.

Итак, я родился по одним гороскопам в последний день Водолея, по другим — в первый день Рыб. В общем, ни рыба, ни мясо. Хотя в каждом из нас есть черты всего Зодиака, и спорить с этим не стОит.

Женат, есть дочь старшеклассница.

Творчеством занимаюсь с детства, причем, к этому меня никто не понукал — пришло само и не отпускает уже тридцать лет. За эти годы успел написать несколько сотен стихотворений, которые иногда выставляю на разных сайтах.

Инна, пишешь ли ты сама, и если да, то — что? Очень хочется верить, что ты не только читатель.

Ну, пока все. С наилучшими пожеланиями, Андрей».

«Господи! — подумалось ей. — Неужели это правда? Мне ответил настоящий писатель!»

Снова захотелось курить. Нужно было как-то унять руки. И сигарета на какой-то миг показалась самым подходящим предметом. Нет, глупости, еще чего!

Она прочитала письмо еще раз и тут же — счастливая и окрыленная — стала писать новое.

«Здравствуй, Андрей!

Я тронута твоим вниманием. Не каждый день судьба дарит встречи с таким поэтом, да ещё и позволившим сразу перейти на «ты»!.. У меня это первый раз, волнуюсь, и вообще…

Сама я… давно ничего не пишу, просто очень люблю читать. Все жанры, кроме ужасов.

Очень хотела бы почитать твои стихи. Как можно больше. Ты знаешь, они действительно меня поразили в самое сердце. Раньше я кому-то признавалась, что и сама пишу. Иногда. Теперь просто стыдно об этом говорить. Я ведь писала, только когда любила, и любовь не реализовывалась во встречи, объятия, поцелуи — вообще, в какие-либо отношения. Всё это и рождало стихи, даже не моя голова, а что-то такое… не знаю, что. Пространство… они там витали, и я выхватывала их, возвышенная любовью. Потом прошло. Приземлилась.

По гороскопу я типичная Дева, могу, долготерпеливо и многократно прощая, нести свою ношу, но если кто-то начинает меня обижать, лицемерить и плевать в лицо, переполняя чашу терпения, у меня опускаются руки, я просто теряюсь иногда, но всё же нахожу в себе силы, перешагиваю и иду дальше. Вспыльчивая ещё бываю… Нет, раньше бывала…

Не знаю, что ещё написать о себе. И так уже много… Всего тебе доброго! Спокойной ночи».

— Все кончено, мессир! — Тибо сжал губы, преданно глядя в глаза Венсану де Брие. — Их души уже на небесах…

Рыцарь поднялся с табурета и молча перекрестился. Потом тяжелой поступью прошелся по комнате к маленькому темному окну. Остановился в глубоком раздумье, обхватив пальцами правой руки подбородок. И так стоял несколько долгих минут, не обращая внимания на сержанта Тибо Мореля, который шесть последних лет был его оруженосцем.

Венсан де Брие ждал эту весть, он хорошо знал, какой она будет, и все равно в его глазах мелькнули искры отчаяния. Тибо не решался прерывать размышления своего хозяина, хотя затянувшаяся тишина становилась все более тягостной.

— Мессир, — наконец, не выдержал он, — как же так! Почему все получилось именно так? И что теперь будет с нами?

Венсан де Брие ответил не сразу. Был он высок, статен, могуч в плечах. Темно-русые локоны до плеч с ручейками ранней седины придавали его облику вид благородный и романтичный, к тому же молодцеватый и даже щегольски неотразимый. Прямой нос и открытый, цепкий взгляд свидетельствовали о натуре целеустремленной и бесстрашной.

Если бы не обет целомудрия, данный им в свое время при вступлении в Орден, граф Венсан де Брие со своей внешностью наверняка бы пользовался немалым успехом у женщин. Но он избрал иной путь — путь монаха-воина, путь, принесший ему славу в боях и уважение среди равных. Но теперь этот путь привел рыцаря к тупику и заставлял пересмотреть прежние взгляды на жизнь, заставлял искать достойное его продолжение. Преданный слуга смотрел на него и понимал это.

— Что будет с нами — зависит от нас самих, — тихо ответил де Брие своему бывшему оруженосцу. — А почему получилось именно так — знает один только Господь. Всё, что произошло с Орденом, вероятно, должно было произойти. Где-то и когда-то была допущена ошибка, роковая ошибка. И теперь за нее заплачена высокая цена, слишком высокая цена…

— И Великий магистр, и де Шарне держались мужественно, как подобает настоящим героям! — воскликнул Тибо. — Я протиснулся в первый ряд, я видел всё до мельчайших подробностей… Оттуда, из огня, не слышно было ни одного стона, ни одного крика…

— Высокая цена, мой друг, это не только смерть де Моле, — хмуро сказал бывший рыцарь, поворачиваясь к товарищу и продолжая мысль. — А сотни других, сгоревших раньше? А десятки умерших от пыток в подземельях инквизиции?

— Да, вы правы, мессир. Но в чем была ошибка? Я солдат, я умею хорошо драться, и доказывал вам это не один раз, но я не умею глубоко размышлять, и я не совсем понимаю, как столь могучую и грозную силу, какой был Орден, смогли так быстро уничтожить. Поясните мне, если вы склонны к беседе в этот поздний час, и простите великодушно мое невежество.

— Да, время действительно позднее, — согласился де Брие. — Должно быть, уже далеко за полночь. Но разве можно уснуть, когда в голове роятся сотни мыслей.

— Вот и я о том же.

Граф с теплотой посмотрел на верного оруженосца. Тибо стоял у двери и, комкая в руках шляпу, преданно смотрел на хозяина. Был он невысокого роста, но крепкого телосложения — широкоплечий, с короткими руками и шеей, с круглым лицом и слегка близко посаженными голубыми глазами. Свою малограмотность он с лихвой компенсировал преданностью, внимательным отношением к своим обязанностям и к жизни вообще, из которой постоянно черпал не только подсказки, но знания и опыт.

— Пойдем вниз, — сказал де Брие. — Помянем наших товарищей. Полагаю, хозяин харчевни еще не спит.

— Когда я пришел, он еще крутился в кухне, — подтвердил Тибо.

— Вот и славно!

Они спустились со второго этажа. В харчевне Одноглазого Жака на улице Жюиври, где с недавнего времени бывший тамплиер с оруженосцем под видом купца средней руки и его компаньона снимали комнату, было немноголюдно. В питейном зале сидели двое изрядно захмелевших лавочников с соседней улицы и по очереди что-то рассказывали молодой шлюхе, расположившейся между ними. Той очевидно давно надоели байки пьяных мужчин, но она не покидала их в надежде все-таки заработать. Увидев вошедших, шлюха встрепенулась, быстрым и метким взглядом оценивая свои перспективы.

Была она удивительно красива, в ее облике угадывались черты не только французские, а и какие-то едва уловимые штрихи, присущие древнему народу, стоявшему у истоков цивилизации. И эта смесь, придававшая крови девушки одновременно стремительный разбег и природную сдержанность, украшала не только ее лицо, но и осанку, жесты и даже голос. Губы ее были сочными, брови тонкими, а ресницы настолько длинны и мохнаты, что казалось, ими можно пользоваться, как веером.