В Бирюк - Понаехальцы

Отдельная тема — сам Кастусь и его ближники.

«К правящей партии всегда стремятся примазаться разного рода карьеристы и проходимцы» — кто сказал? Ленин? — Вы, Ленин, таки, правы. И на Поротве в 12 веке — тоже.

После победы Кастуся в междоусобной войне, после признания его князем Московской Литвы, в его окружение устремились… разные люди. Исход во Всеволжск многих из них потряс. Утрата всех «заработанных плюшек», необходимость снова начинать с низу социальной лестницы, с прожиточного минимума, общих работ, обучения… многих возмутила чрезвычайно.

Они прожужжали Кастусю все уши. Тот пытался ругаться со мной, отстаивать интересы «своих людей». А я доказывал литовскому князю, что лесоповал — это отдых, что рытьё котлованов — развлечение, что покос — радость.

Честно — для меня лично — так и есть.

Кастусь шёл пятнами, нервничал.

– Он же за меня бился! В битве раненый… надо бы… ослобонить.

– Какие вопросы?! На лёгкий труд! Завтра лодейка на Ватому пойдёт — пускай в кашевары к рудосборщикам. И работа не тяжёлая, и нытья не слыхать — далеко.

– Невместно! Он же — воин, вадавас!

– Стоп. «Невместно» — я не понимаю. Когда тебя в воины Перуна посвящали, ты, княжич, скотину пас, навоз кидал, за пастухами старшими миски мыл. Тебе, потомку двух древнейших княжеских родов — с Поротвы и с Янтарного берега — горшки от горелой каши отдраивать — по чести. А хмырю твоему — нет? Ты какого такого клеща-кровососа себе на холку подцепил? Он — уселся и ножки свесил? Нет уж. Завтра с вещами в лодку.

После пары таких историй к Кастусю с глупостями ходить перестали. Зато два чудака кинулись на меня с топорами. Одного я просто кулаком сшиб. Второго зарезал Алу. Несколько неудачно — самого поранили.

Перебинтовывая ему бок, глядя как стремительно бледнеет, не от потери крови, а от страха, лицо моего половчёнка, я нёс ахинею. О том, что настоящий воин, как комар — крови не боится, что Алу прошёл испытание — пролил свою кровь за господина… Тут глазки у парня закатились. И пришлось громко орать ему в ухо всякие матерные слова с неисполнимыми обещаниями. Чередуя с пощёчинами. А потом тащить на плечах к Маре.

Я — псих, я — дикий лысый псих… Невместно хозяину своего слугу на себе носить. Не должно господину под холопом своим трудиться. «Это ж все знают». То, что я делаю — крах устоев, разрушение мирового порядка и наглая демонстрация противоестественности.

А что, кто-то ещё не понял? Я — псих, я — дикий лысый псих… «Зверь Лютый».

Понятно, что вокруг Кастуся были не только карьеристы и проходимцы. Егерей Могуты и Фанга разумно объединили, пополнили и сформировали заново четыре команды. Одну из них возглавил Авундий.

Среди литваков были нормальные люди, неплохие мастера. Но, кроме нескольких единичных носителей нескольких единичных технологических приёмов, все остальные…

– Мастер? Что можешь?

– Лодки славно режу.

– Лодки? Какие? Душегубки? Не надо. У меня дощатые делают. Быстрее и легче. И делают, и ходят.

А грамоты, арифметики… они не разумели.

Языковая проблема. Даже обладая какими-то интересными знаниями, они не могли их показать, подать. И вчерашний глава рода отправлялся на общие работы. Тащить невод или потрошить рыбу. В общем ряду со вчерашним сопляком. А то и под его командой.

«Кто первым встал — того и тапки». «Первым» — в моей службе.

Некоторых из «старших» это просто убивало.

– Горбатиться? На Воеводу? Хрен вам всем! Никогда!

Такое я видел и в 20 веке:

– Работать?! На коммуняк?! Никогда!

Человек — всегда! — работает на себя. Полученные, в ходе его профессиональной деятельности, физическая сила, выносливость, знания, изворотливость ума, навыки, друзья и враги, понимание жизни… — его и только его. Отчуждать можно только мелочь — прибавочный продукт. Некоторые вот только эту «прибавленную плюшку» и понимают. Себя самого — ни во что ценят. Дальше — по классике:

«Пусть жизнь сама таких как мы накажет строго».

Наказывает. Человек филонит, опускается, перестаёт следить за собой. Его наказывают, поручают всё более простую, грязную работу. Потом, «силою вещей», «логикой жизни» — кнут, «на кирпичики». Хотя в это время уже активно пошло — «известь тереть».

Деградация подобных персонажей происходила стремительно. Уж больно всё у нас — быстро и наглядно. А прежние заслуги, статусы… не интересно. За зиму такие почти все вымерли.

Старожилы относились к «саботажникам» презрительно. Адаптировавшиеся новосёлы — часто ещё и враждебно. Вспоминая обиды, полученные прежде. Однако была масса примеров установления нормального взаимопонимания.

Например, несколько неожиданно для меня, с литваками плотно сошёлся Харальд Чернозубый. Он, оказывается, бывал в Ромове. Ну… возле. Нашли с Кастусем общих знакомых: три характерных сосны над Дриссой.

Я не мог, как делал прежде, «пропустить через пальцы» всех. С каждым поговорить, послушать, в глаза посмотреть. Слишком много людей, слишком мало у меня времени. Мои помощники работали по моим методикам, задавали мои вопросы, строили мои ситуации, смотрели на указанные мною реакции, но… как игра в шахматы «в слепую». Из неизвестной позиции неизвестными фигурами, по очень приблизительно известным правилам.

Мда… «Г» накатило на нас.

Я уже рассказывал, что ржаная солома — для нас ценное сырьё. Ещё — у нас уже построены молотилки с соломотрясами. Как я с этой штукой в Пердуновке бодался — рассказывал… Про наплавные мельницы, про водяные в двух местах, про ветряки на «Гребешке» — я уже…

Это к тому, что, разговаривая с Софроном — рязанским прасолом, с которым я знаком ещё с Пердуновки, по результатам взувания рязанских хлеботорговцев, пришедших вместе с прошлогодним Окским караваном булгар, я напирал на то, что мы и необмолоченный хлеб возьмём.

– Тащи снопами — не только мешками.

Смысл понятен: крестьянин берёт с десятины 50 пудов зерна. А я, с учётом моих технологических прибамбасов, с тех же снопов намолочу 55–58. Да солома, из которой бумага, да полова, которая на корм скотине… Переработка у меня лучше, цены на хлеб в снопах — существенно ниже, всякие мешки да завязки — не нужны.

Короче: товар — нипочём.

Понятно, что по объёму — куда больше. Учанов этих много потребуется.

Но, при гарантированной покупке в устье — гребцов столько не надо. Назад посудины не пойдут. По сути — не речное судно, а плоты с бортиками. Лесосплав с хлебопоставками в одном флаконе. Соответственно, снижаются и требования к посудинам, к командам, расходы по формированию и прохождению каравана.