Юрий Рудис - Хроники Порубежья

Остывающие лучи предзакатного солнца пронизывали его насквозь. Между стволов, отбрасывая длинные тени, словно души неприкаянных грешников, бродили парочки, высматривая уединенные места, но, осознав тщетность этих поисков, вдруг падали наземь и высокая трава скрывала их от посторонних взоров.

Осторожно обходя их, Саня продвигался вглубь леса, и совсем уже было отчаялся, как вдруг услышал знакомый голос.

Сделав еще шаг он увидел Веру. Девушка стояла спиной к стволу и негромко смеялась, слушая что-то, что так же негромко, но убежденно и с большим жаром говорил ей статный добрый молодец, то и дело, видимо, для пущей убедительности своих слов хватающийся за рукоять меча, висевшего в богато изукрашенных самоцветами ножнах.

Однако одежда выдавала в нем вчерашнего землепашца. Вообще было непонятно, чего он тут делал один, Саня списал это на извечный закон подлости, по которому, стоит между влюбленными появиться малейшей трещины, как в неё незамедлительно втискивается какой-нибудь паразитический организм, питающий свое удовольствие на чужом горе.

Можно было не церемониться. Хотя парень был на голову выше его и заметно сильней, Саня, не таясь, подошел и, отодвинув предполагаемого соперника плечом, встал между ним Верой, лицом к девушке Услышал, как спиной негромко заскрежетал меч, вытягиваемый из ножен, и, не оборачиваясь, произнес то, что по его разумению надлежало произносить в подобных случаях. — И думать не моги.

— Ах, — сказала Вера, смотря, между тем, в глаза Сани шалым взглядом. — Знать не судьба. Прости, Панюшка, злобный муж и все дела. Авось, еще увидимся.

Снова негромко заскрежетала сталь. Меч вернулся на своё законное место. Парень отступил и сказал, то ли с угрозой, то ли с надеждой, а может быть и с тем и другим вместе. — Будь по-твоему, еще увидимся.

И словно растворился в загустевшем воздухе, во всяком случае, шагов его Саня не услышал.

— Ну, вот, — сказала Вера, — все свидание расстроил. Спасибо тебе большое.

— Не за что, — придвинулся ближе Саня, чувствуя прикосновение её тугой груди, обтянутой грубой холстиной платья.

— Зачем искал-то?

— А то ты не знаешь?

— Не знаю. Может, объяснишь?

— Сейчас, — Санины руки привычно легли на бедра девушки, задирая платье.

— Какой прыткий, — Вера еще говорила как бы свысока, но уже перешла на шепот. Паузы между словами, и то как она их произносила, имели только один смысл, проникшись которым Саня действовал уверенно, но неосмотрительно, и, обнажив девушку, попытался сразу овладеть ею, прижимая к шершавому древесному стволу, отчего та взвизгнула и довольно грубо оттолкнула Саню, но затем, словно извиняясь за грубость, погладила по щеке. — Подожди.

Торопливо расстелив свое платье на траве, Вера легла на него и потянула Саню за рукав. — Иди ко мне.

Саня, в котором природная смешливость победила раздражение, улыбнулся против воли и плюхнулся рядом с Варей, на лету стаскивая рубаху через голову.

— Не сердишься! — возликовала Вера, искоса глядя хитрым зеленым глазом. — Умничка!

— Это ты умничка, — с особой, свойственной только влюбленным, горячечной тупостью просипел Саня, подкатываясь под Верин жаркий бок и норовя поймать губами её пляшущий перед его глазами розовый сосок.

— Оставь, глупый, — промурлыкала Вера, видимо не расположенная к долгой прелюдии, и обвив Саню сильными, гладкими руками, притянула на себя, как какой-то неодушевленный предмет. Но смутило Саню не это, а запоздалое прозрение насчет того, что Верина готовность к амурному действу очень может быть, что вызвана её беседой с недавним незнакомым нахалом. Подлая мысль вспыхнула в мозгу и тут же погасла, словно смытая морскими теплыми волнами, которые принялись укачивать обнявшихся любовников.

Спустя какое-то время Саня заметил, что Вера, чуть отворотив голову, в венце рассыпавшихся рыжих волос, посмеиваясь, смотрит куда-то в сторону.

Проследив за её взглядом, он с немалым удивлением увидел буквально в десяти шагах атлетическую фигуру голого Митьки, который с торжественно-отрешенным, как у пианиста, лицом, стоя на полусогнутых, мерными движениями таранил, левой рукой придерживая за талию, Дашу, которая, согнувшись и обхватив руками березовый ствол, постанывала в такт. Правой же рукой он держал ее за косу, словно боясь, что девушка вдруг сорвется и убежит.

— Слона-то я и не приметил, — пробормотал Саня, несколько уязвленный тем, что Вера отвлекается на такие пустяки.

— Не останавливайся, — попросила девушка и, все еще улыбаясь, закрыла глаза.

Летняя ночь была на исходе. Но ночная прохлада еще освежала потные, облепленные древесной трухой, лица работающих.

— Хорош, — крикнул Плескач, и с размаху воткнув топор в поваленное дерево, сел рядом с ним. — Разберись, ребята.

Молчаливые лесовики, среди которых затесалось несколько женщин, решивших разделить судьбу своих мужей и братьев, тихо рассредоточились вдоль засеки, сооруженной ими за одну ночь. Она представляла собой вал выше человеческого роста, сложенный из срубленных деревьев, длиной где-то шагов под триста. Один конец его, как и говорил Воробей, упирался в обрывистый речной берег, а другой в непроходимое болото.

Саня честно махал топором со всеми, и сначала даже умудрялся беседовать с Иваном, надоедая ему рассказом о том, что каждый римский легионер обязан был носить собой несколько кольев, для строительства, в случае надобности, укрепленного лагеря. При чем колья эти были не гладкие, а обязательно с оставленными на них обрубками веток, благодаря чему сплетенная из них вокруг лагеря изгородь получалась крепкой, и её, по крайней мере, нельзя было уже растащить голыми руками.

Однако непривычная работа быстро утомила Саню, на ладонях вздулись волдыри, так что Ивану пришлось замотать их тряпками, и уже до самого отбоя Саня не проронил ни слова.

Зато потом дал волю гневу. — Черт знает что такое, — бормотал он, потуже затягивая сбившуюся повязку. — Я ж теперь меча не удержу.

Иван всматривался в полосу тумана, протянувшуюся параллельно засеке. — Ничего. Как до дела дойдет, удержишь.

— Иваныч, смотри, — Саня протягивал перед собой руки. — Трясутся как с похмелья. Не, ну можно было ведь как-то разделить людей, что ли. Чтоб те кто к мечному бою способен, рук не портили. Вон сколько народу праздного было. Где они все, колхозники эти?

— Вот, — оживился Иван. — Вот они, значит, где, зачатки крепостного права. Ты у нас, стало быть, белая кость, предназначенная исключительно для воинской потехи, а как пахать, так на то есть черная кость. Я правильно излагаю?

Подавленный этой наглой демагогией, Саня обиженно замолчал, но не надолго.