Юрий Рудис - Хроники Порубежья

— Милку-от, пусть берет за себя! — надрываясь, кричал парень, крепко держа её за рукав, хотя она, судя по её безмятежному виду, бежать никуда не собиралась. — Потому человек хороший, в деле проверенный, и кабы знать о том раньше, то никто бы руку на него, конечно, не поднял. Но и теперь не поздно! Это я говорю, Рюха Овражник! — говоря это, парень успевал крутить головой на тонкой жилистой шее, словно высматривая тех, кто рискнет ему возразить.

Но возражать ему никто не собирался, да и слушали его не шибко внимательно. Ответил же за всех Плескач, вразумительно. — Чего не поздно-то? Ты саму Милку спроси. Может не согласна она.

Та, о которой он шла речь, решительно освободила руку из цепких пальцев Рюхи, и подойдя к Плескачу, поманила его. Старшина лесовиков с натугой, словно поясница его заржавела от долгой скачки, пригнулся к самой гриве своего коня. Милка, привстав на цыпочки, что-то горячо зашептала ему, иногда, вероятно, для пущей убедительности, легонько касаясь его рукава и искоса поглядывая на мрачного Ивана, которому перспектива внезапного супружества казалась достойным завершением этого злосчастного дня.

Плескач слушал её, то жмурясь от умственного усилия, то подымая в задумчивости бровь, наконец, выпрямился и, разведя руками, извиняющимся тоном сказал Ивану. — Не хочет-от за тебя Милка идти. Яр ты больно в утехе плотской. Говорит, не сдюжить ей.

— Буджаков-то? — переспросил Воробей. — С четверть. А ватажка их, Бадурму, завалили. Слыхал про такого?

Лошадь Плескача тоже встала, заскрипело седло. Грузное туловище старшины медленно, словно на заржавевших суставах, повернулось сначала в одну, потом в другую сторону. Плескач озирал поле брани, но при этом, кажется, испытывал иные чувства, нежели его молчаливый спутник.

— Эк, наклали-то народу, — с непонятным удовлетворением сказал он. — Там, — Плескач сделал такой жест рукой, словно отодвигал что-то от себя. — Должно быть, главный стан был.

Действительно, в указанном направлении белели островерхие шатры, на которые Иван не обратил с первого взгляда внимания, завороженный зрелищем недавнего побоища. Да и было этих шатров немного, три, от силы четыре.

Плескач, будто угадав ивановы мысли, пояснил. — Это для ватажков буджакских поставлены. Они это любят, чтоб какая никакая, крыша. Это у них первым делом, как выбился в начальники, то все, ставь ему шатер или на худой конец шалаш. Под попоной уже спать не желает.

— А ты не таков, Плескач? — спросил один из лесовиков, лицо которого украшал громадный кровоподтек, закрывавший добрую его половину. Впрочем, увечье это было получено явно не в сегодняшнем бою, ибо успело уже порядком выцвесть. У Ивана были большие подозрения относительно его происхождения, то есть, он был практически уверен, что отметил этого парня своею рукой, позапрошлой ночью, когда кто-то пытался устроить ему темную. Весь сегодняшний день этот парень старался держаться поближе к Ивану, который хоть и не забыл предупреждения Воробья о том, что лесовики постараются взять с него за побои, но не отступал.

— Что тут было-то? — Плескач, нагнувшись с седла, прихватил за плечо бредущего мимо мужичка, совсем пропавшего под грудой, навьюченной на него, трофейной амуниции.

Мужичок, видать из недавних, потому что обличье его было Ивану незнакомо, с облегчением бросил свой груз, как охапку хвороста, под ноги и поднял голову.

— Не так! — возмутился было Рюха, видя, что сватовство срывается, но, сообразив что-то, осекся и захохотал. Глядя на него засмеялись и другие.

Даже Иван, с красным, как буряк, лицом, криво усмехнулся, чтоб не нарушать общего веселья. Милка же сразу исчезла, будто её и не было, а место её, в толпе окружившей Плескача, заступила другая женщина, средних лет, на которую Иван уставился с определенной опаской. Неуверенно озираясь, женщина шла медленно, взгляд её, безразлично скользнувший по поежившемуся Ивану, остановился на ратнике, её ровеснике, с вытянутым, белым, каким-то омертвелым лицом, на котором живыми, казалось, были только серые водянистые глаза, с бессмысленной теперь яростью смотревшие куда-то поверх голов.

И в это лицо теперь смотрела женщина, задрав голову, словно утопающий за соломинку, схватившись обеими руками за поводья лошади.

— Векшу моего не видел?

Ярость в глазах ратника погасла и он, промедлив, ответил. — Не жди. Убит на засеке, — разжал женские пальцы, освобождая поводья, и тяжело спрыгнул на землю.

Женщина схватилась за голову, отвернулась, стягивая платок и, простоволосая, побрела прочь. Но другие были не так сдержанны, и вот уже кто-то запричитал высоким голосом, к нему присоединились другие. Плач этот, подобно мертвой воде, лился сквозь ушные раковины, заполняя череп кромешной тьмой.

Иван, стараясь не смотреть по сторонам, спешился и быстро прошел вперед, ведя лошадь в поводу. Он не видел Митьку, махавшему ему из-за чьей-то широкой спины, и вздрогнул, когда тот, догнав его, пихнул в бок. — Иваныч, как ты?

— Нормально, — ответил Иван. — Барышни-то целы?

— А что им сделается? — жизнерадостно ответил Митька, ставя перед собой Дашу, которая, как всегда, обреталась где-то у него под боком.

— Здравствуйте, дядя Ваня, — со своей обычной, церемонной ужимкой сказала Даша.

— Привет, Дашута, — мрачно ответил Иван. — А Вера где?

Но Вера сама уже подходила к нему, пристально, подобно давешним женам лесовиков, вглядываясь в лицо.

— Чего-то Саши не видно, — быстро проговорила она, приблизившись, и касаясь кончиками пальцев ивановой груди, — Смотрю, и что-то его не вижу.

— Пропал Саня, — Иван сморщился, как от кислого, и стал рассказывать.

В то, что Саня пропал, а вернее сказать, сгинул, погиб, Вера поверила с первых слов его рассказа. Поэтому Иван, ожидавший расспросов, так их и не дождался. Девушка не проронила ни слова. Зато Митька дотошно все выспрашивал, пытаясь найти какую-нибудь зацепку, которая могла бы удержать надежду хоть на тонкой ниточке, и это ему удалось. Узнав, что Иван своими глазами не видел мертвого Сани, Митька обрадовался и тут же предложил ночью вернуться к засеке и поискать товарища.

— Можно, вообще-то, — неуверенно согласился Иван и передал Митьке слова Плескача о верных людях, оставленных тем наблюдать за буджаками. — Так что, если Саня жив, то они узнают. Если, конечно, не соврал лесовик.

Случившийся неподалеку Ясь подтвердил, что Плескач все сказал правильно и добавил, что Воробей наказывал никому ни на шаг не отлучаться. — И еще то прошу понять, атаманы-молодцы, что проводника я вам не дам. А без проводника обратной дороги вам не найти. И еще, скоро выступаем.

Вера этих разговоров уже не слышала, она побрела по полю, сминая стебли травы, жесткие, словно кованые из железа, и шла, пока не наткнулась на пустую повозку, запряженную серой, с виду смирной, лошадью, которая, покосившись на незваную гостью, тихонько фыркнула и вновь принялась щипать траву.