Ирина Булгакова - Рандом (СИ)

- Что посмотрим? На кого мы смотреть будем? – Натаха напирала. – Вылечить мы ее не вылечим. Тогда что остается? Посадить под замок и держать там до скончания веков? Вдумайтесь! Может, она нас всех переживет! Кто будет ее кормить, поить. Ее и ее ублюдка? Я вас спрашиваю? Ты? Ты? Ты?

Натахин палец пулеметной очередью пробил первый ряд зрителей, но нашел лишь тех, кто согласно кивал головами.

- Я вас спрашиваю, кто за это возьмется? А если она сбежит?

- Так-то оно так, - удрученно вздыхал Сан Саныч. – Но она ж беременная. У кого ж рука поднимется?

- А у нее? У нее рука поднималась? Когда она отстреливала нас, как животных? - кричал Василий Федорович. – Марьиванну, Валерика, Борисыча…

- Тамару Мироновну, - подсказал кто-то с задних рядов.

- Она, эта гнида, - на сей раз указующий перст Натахи без труда отыскал жертву. – Смотрела нам в глаза, говорила с нами, как ни в чем не бывало. А стоило нам отвернуться и что? Пулю в спину - вот что!

- Это так, - вступил молчавший до сих пор Иван Иваныч с логическим завершением ФИО Иванов – благообразный интеллигент с седой бородой. - Но внутри у ней дитё…

- Дитё? – межконтинентальной ракетой взвилась Натаха.

Я до сих пор не пойму, как Султану удалось заманить в свои сети такую горячую штучку? И почему до сих пор она предпочитала держаться в тени? Или запах власти в последнее время стал сильно чувствителен для ее ноздрей?

-Ты знаешь, что за дети рождаются в нашем мире? – продолжала наступление Натаха. – Ты видел этих детей?

- А то как же, у меня внучка… была, - Иван Иваныч сел, поник.

- Плодить шизиков, возиться с ребенком который до конца своих дней останется младенцем? В этом будет состоять Веркина заслуга?

Боевая подруга командора кричала, а я задумался: тоже, кстати, вопрос. А что за дети способны родиться сейчас? И, похоже, в ответе прозвучит приговор. Точно ли от здоровых людей получатся обычные дети, или… Я положительно ответил на вопрос и остался жить в новом мире, ответил отрицательно – и вымер. Как сам. Как человечество. Так просто оказалось подвести черту – нам, забытым, всего лишь случайно отмерили лишний полтинник (в лучшем случае), а мы успели прикинуть на себя глобальную идею продолжения человеческого рода. Тогда крайне важно позволить Верке родить. Хотя бы в качестве эксперимента.

Я чуть не высказался вслух, но вовремя остановился: стало интересно, к какому выводу придут остальные. Или я один такой умный?

Страсти разгорались. Натаха сцепилась со стариками. Кто подобрее защищал Верку, кто позлее – вынес ей смертный приговор. И все дрязги продолжались под заунывную песню Елены Николаевны о месте избранных в новом мире. Наконец, не выдержал Султан. Вскочил со своего места, и, пылая огненным взором, метнул в толпу:

- Она женщина! Беременная! Как вы все не можете этого понять? Она носит под сердцем ребенка! Вы что, планируете убить заодно и невинного младенца? Эй, люди, кто возьмет на себя такой грех? Чем вы тогда будете отличаться от нее?

- На твоем месте я бы закрыл рот, - веско вставил Яровец. – Ты с ней трахался. Ты что, умник, не мог понять, что у нее на уме? Чем она занимается по ночам, где шляется? Охренеть. И он еще собрался вести за собой людей. Вождь, мать твою.

У Султана не нашлись слова для ответа. Он забубнил что-то быстрое на своем языке, сел, отвернулся.

- Если вас всех тут волнует вопрос: кто станет за ней ухаживать, так не переживайте, - вступилась за Верку баба Шура. Вся такая румяная, ядреная – а ля бабуля из забытого рекламного ролика. – Я готова! У меня и комнатка с решеткой на окне имеется.

- И что, будете ее кормить, убийцу? – не хотела сдавать позиции Натаха.

- Буду. Что мне, жалко, что ли? Куры есть, вон, Кеша мне обещал корову пригнать, коз. Я и роды могу принять, и ребенка воспитаю.

- Воспитает она, - хмыкнул Саныч. – Если будет чё воспитывать.

- А вот если будет нельзя, тогда и станем решать, - не унималась баба Шура.

- Правильно, - поддержал ее Иван Иваныч. – Нужно будет, так соберемся во второй раз. У нас что, свободного времени в обрез?

- Это ж не сразу все, - ворчал Саныч. – Это ж сколько времени должно пройти прежде, чем станет ясно.

- Вот я и говорю: нет у нас проблем со свободным временем..

- Хотите знать мое мнение? – не поднимаясь с кресла, заявил Борюсик.

Лично я знать не хотел, но он высказался все равно.

- Убить эту гребанную суку с ее отродьем. Не хочет нормально жить, пусть не живет. Если хотите – я готов. Так сказать, привести приговор в исполнение.

Его слова утонули во вновь разгоревшимся гуле.

- Я не дам вам ее убить, слышите вы, уроды! – перекрикивая всех, выступила Тая. Белым демоном в кожаной косухе она вылетела из бокового прохода и возникла перед рядами. Говорила она, как и трахалась – страстно, вкладывая эмоции в каждое слово.

С момента нашей последней встречи мы не виделись недели две. Такой же разгневанной она мне и запомнилась, когда застукала меня с Дашкой на прежней квартире… Застукала. Ну и слово я подобрал. Без приглашения, охваченная «праведным» негодованием, она ворвалась в комнату, толкнув плечом мою Дашку.

- И вот это ты предпочитаешь общению со мной? – яростно бросила в меня Тая, но не попала. В смысле, слова пулями просвистели у моего виска и ушли в молоко.

- Чего ты разоралась? – спокойно спросил я.

Чтобы не мешать Дашке, я стоял у окна, облокотившись на подоконник. Моя жена хозяйничала – стирала пыль, напевая себе под нос вечную песню. Чисто вымытые, благодаря моим стараниям, волосы мешали ей. Минут через пять она найдет вечную заколку, лежащую на вечном месте и соберет на затылке вечный хвост.

- Ты вот с этим предпочитаешь жить? – не унималась фурия.

Внутри у нее все кипело. Я видел: она сдерживается, чтобы не позволить вырваться совсем уж обидным словам.

- Что за бред, Макс? Ты же понимаешь, нам не дано вернуться к прежней жизни. Хоть тысячу раз ухаживай за ними – ни хрена они не оживут! Нужно оставить их в покое, слышишь? Ты же здравомыслящий человек, подумай сам! Что ты можешь? Продлить ее мученья? Уверен, что хочешь именно этого? Уверен, что хочешь возиться с ней? Еще лет пятьдесят ухаживать за живым трупом – таким ты себя видишь? Как вы все не понимаете: здесь! – уже не осталось жизни! И вы сами не живете с ними! Обреченные на свою гребанную заботу, чем вы отличаетесь от них? Такие же придурочные, такие же больные своей жалостью…

Тая стояла, уперев руки в бока. Раскрасневшаяся, взъерошенная. Она перешла на обобщения, потому что пошла ва-банк. Либо я бросаю Дашку и мы с Таей живем долго и... как получится, либо...

Она строила планы, уверенная в результате. А я?

- Успокойся, - сказал я, поднимаясь.

- Я спокойна, - уже на порядок тише отозвалась она. – Я просто не могу понять.