Николай Rostov - Фельдегеря генералиссимуса

— И обыграли?

— Разумеется. И замечу, что играли мы в доме графа Балконского. Да-с! В этот дом я, как тогда говорили, был вхож. С радушием там меня принимали. — И он тяжело вздохнул и замолчал. Потом заговорил вновь: — Так вот, господин писатель, прошла неделя после нашего разговора. Съехались мы все трое к графу Ипполиту в гости. День был прекрасный. Но к вечеру дождь зарядил. Все, кроме меня, сели играть в карты. «А вы почему никогда не играете, Павел Петрович?» — спросил меня Пушкин. Мы с ним условились, что так он меня должен спросить. «Да видите ли, Александр Сергеевич, — ответил я ему этак свысока, — неинтересно мне играть с вами в карты. Ставки маленькие — да и..! — И я окинул небрежно взглядом собравшихся за столом и по драгуну нашему этим взглядом мазанул, будто пощечину ему, карточному шулеру, вмазал. Нет-нет (я уже говорил), записным, что называется, шулером он не был. Так по мелочи иногда этим баловался. Вот этот мой взгляд уязвил Маркова. В мелкие шулера я его тем взглядом записал. А он о себе мнил большее! «А не угодно ли вам, Павел Петрович, сесть со мной за стол — и проверить, кто из нас..?» — не договорил он, но я его отлично понял. «Извольте, — сказал ему, — Но я, как уже сказал, люблю играть по-крупному — и чтобы тут же, за столом, проигравший расплачивался. В долг, на мелок, лишь себе разрешаю играть, потому что денег с собой никогда не беру, так как никогда не проигрываю!» — «Так я отобью у вас охоту, Павел Петрович, в долг играть! — сдержанно ответил мне драгун. — Отучу от этой скверной привычки!» — «Сделайте милость, отучите! — усмехнулся я и сел за стол. — Так уж и быть, — сказал ему добродушно, — метайте банк вы, а я буду понтировать. — И мелком на сукне выписал пятьдесят тысяч. Спросил: — Вас эта цифра не затруднит?» — «Нет, не затруднит!» — ответил он и вытащил из пояса пятьдесят тысяч ассигнациями. Он казенные деньги, сто тысяч, при себе носил, зашив их в пояс. Боялся, украдут! И еще растолкую вам и нашему читателю. Мы в фараона с ним сели играть. Правила сей карточной игры просты. Играющие получают по колоде карт. Заметьте, колоды новые. Их прямо за столом распечатывают: крест-накрест заклеенную колоду особым движение левой руки сжимают так, что заклейка с треском лопается. С этим наш драгун превосходно справился. И стал метать, т. е. класть карты по обе стороны от себя: то справа, то слева. Я же, заранее, из своей колоды вытащил карту и положил ее на стол вверх рубашкой, к тому же загнул ей угол. Не долго мне пришлось ждать, когда она ляжет слева от Маркова. На третьей карте и легла! «Выиграла! — сказал я ему и перевернул свою карту. Тройка легла слева от драгуна. — Еще?» — спросил я его. «Разумеется», — ответил он мне спокойно. Думаю, он в ту минуту даже не понял, что пятьдесят тысяч казенных денег проиграл. Так все это быстро произошло. А деньги ведь для покупки воздушных шаров были предназначены! Я даже не стал стирать щеточкой прежде мной мелком на сукне написанное. Он вынул из пояса оставшиеся у него от казенных денег пятьдесят тысяч. Нам вручили новые колоды. Моя карта легла слева от него тут же — первой! «Проклятье!» — выкрикнул он, а я ему даже с некоторой досадой объявил: — «Однако, как вы скоро семерку мою выложили! Не дали мне ожиданием ее выпада насладиться!» — «И не дождетесь!» — ответил он все так же спокойно и вышел из комнаты. Надо отдать ему должное. Умел держать удар, по крайней мере на людях, драгунский ротмистр Марков. А вот когда остался наедине, то струсил. Через полчаса к нему в комнату зашли, чтобы деньги те казенные ему вернуть! Нет-нет, это был не я. Насладиться выигрышем мне Катишь Безносова не дала. «Я сейчас видела, как Марков выбежал от вас с таким мраморным лицом, что я требую от всех вас объяснений! — вошла он к нам в комнату. — Что случилось?» — «Ротмистр Марков, — ответил граф Ипполит, — только что проиграл сто тысяч казенных денег». — «Какой ужас! Кто это посмел сделать? Вы, Александр Сергеевич?» — «Нет, — ответил я за него, — это посмел сделать я, Катерина Гавриловна». — «Тотчас же верните ему деньги!» — «Это невозможно. Да он и не примет их от меня!» — «Тогда дайте их мне. Я сама их ему верну!» — «И это невозможно!» — «Почему, Павел Петрович?» — «Невозможно для вашей чести!» — «Ах, оставьте! Вздор какой! Какая честь, если он застрелиться может!» — «И непременно застрелится, если эти деньги вернете ему вы». — «Но как же тогда нам быть? — спросила она меня, наморщив свой прелестный лобик. — Кто должен вернуть ему эти деньги?» — «Никто! — ответил я ей непреклонно. — Никто, — повторил еще раз. — Никто, потому что свои выигрыши на ветер не бросаю!» — «Ах, вот вы как!» — возмутилась она и вышла из комнаты. А через пять минут к нам заявилась ее гувернантка Лизи! «Господин управляющий, — выпалила мне пренагло эта тощая селедка, — я хочу с вами сыграть в карты!» — «Я с женщинами не играю. И, насколько понимаю, вы хотите выиграть у меня сто тысяч!» — «Именно так! И ни шиллингом больше». — «А деньги при вас есть? На мелок с вами играть не намерен!» — «На мелок? — не поняла англичанка. — Что значит ваш русский «мелок»?» — «А то и значит, что и у вас, англичан. В долг с вами играть не буду!» Тощая селедка чуть смутилась. «В долг не будете? — наконец спросила она. — Так я не собираюсь занимать у вас деньги в долг. Зачем мне их у вас занимать? Я же их у вас сейчас выиграю!» Скажу откровенно, я даже смешался. Так поразил меня ее наглый ответ. Но все равно играть с ней на мелок не согласился. «Павел Петрович, — вдруг обратился ко мне граф Ипполит. — Если она проиграет, я расплачусь с вами!» И с такой мольбой на меня посмотрел, что я согласился. «Но, — заметил ему тут же, — я и вас щадить не буду!» — и вывел на сукне ровно сто тысяч. — Метайте банк, мадам!» — «Мадмуазель», — поправила меня англичанка и стала метать банк. На шестой, кажется, карте я ей сказал: «Туз выиграл!» — и открыл свою карту. «Ваша дама бита!» — ответила тощая английская ведьма! Налево от нее лежал туз, направо — дама. Я посмотрел на свою карту. Боже, как я мог обдернуться — и вместо туза взять из своей колоды даму пик!

— Эту историю вы у Пушкина позаимствовали, из его «Пиковой дамы»? — тут же не преминул я его спросить насмешливо.

— Нет, это он у меня ее позаимствовал! — расхохотался Павел Петрович.

— Приехали, господа хорошие, — обернулся к нам Михеич. — Вылезайте.

Думаю, что глава эта будет не полной, если не расскажу то, что я видел во сне, под сладкий, я бы сказал, колыбельный треп Павла Петровича. Хочу рассказать вам сейчас же, пока этот сон не забыл! А видел я следующее.

Будто сижу за столом и пишу. И пишу помимо своей воли. Не хочу, а пишу. Словно кто-то моей рукой насильно водит. И вот что выводила моя рука!

Старец Симеон Сенатский лежал на каменном полу возле кровати, сжимая в правой руке нательный свой крест. Рубаха его была разодрана, и на пухлой груди была выписана (крест-накрест, видно, ножиком полоснули) то ли наша русская буква «ха», то ли иностранная — «икс». След от ножа был бритвенно тонок, и крови почти не было. Невозможно было вообразить, что из-за этого он умер. А он несомненно был мертв.