Екатерина Оленева - Хрустальный дом (СИ)

Их можно понять. До определённого момента я не кажусь опасным противником.

— Ты глупый мальчик раз нарываешься на неприятности.

Парень дышал мне в лицо и не сказать, чтобы такая близость была приятна.

— Я? Нарываюсь? — моё удивление было подчеркнутым.

— Может, и не нарываешься. Но неприятности у тебя будут, малыш. Вон ты какой весь цивильный!

Рука чернявого потянулась ко мне. Я брезгливо отдёрнулся.

Ухмылка его сделалась одновременно злее и шире.

— Фу-ты, ну-ты! Ботиночки лакированные! Локоны аж до задницы! Ну, чисто принц! А мамочка тебе не говорила, сладкий мальчик, что обижают девушек только козлы?

— Говорила.

— Что ж ты мамочку не слушаешь?

— Как же не слушать? Мамины заветы святы. И я никогда не обижаю девушек.

— У меня другие сведения, красавчик.

Из-за плеча чернявого нарисовалась навязшая до оскомины на зубах Амара. Глаза её блестели в предвкушении развлечения.

— Я тебе говорила, — проворковала она возбуждённо. — Говорила, Альберт, что будут неприятности если ты отвергнешь меня. А я слов на ветер не бросаю.

— Ты всегда заставляешь парня встречаться с тобой под дулом пистолета? — усмехнулся я. — Боюсь, что даже такой численный перевес противника не заставит меня передумать — развёл я руками. — Ответ по-прежнему — нет. Прости, дорогая.

— Встречаться вы могли раньше! — процедил чернявый. — А теперь остаётся разве что пожалеть об упущенных возможностях, пацан.

Я рассчитывал, что первый удар пойдёт в лицо. Но парни знали, что внезапность атаки — половина победы.

Удар пришёлся по затылку. Били сверху вниз. Чем-то тяжёлым. Чтобы уж сразу и наверняка.

Любому другому такой подлый приёмчик обошёлся бы дорого. Если перебить позвоночник в основании черепа, это либо быстрая смерть, либо паралич на всю оставшуюся жизнь. Что лучше, большой вопрос.

Ноги подогнулись, и я опустился на колени, впитывая в брюки талую грязь с мостовой, пережидая, пока боль прокатится по телу и стихнет. Волшебная кровь, текущая в моих венах, делала свою работа.

— Кто-то у нас теперь не такой разговорчивый, верно?

Когда армированный ботинок летит тебе в лицо, разговаривать глупо. И встать уже не получится.

Удивительное дело — мышечная память. Тело сработало само по себе, совершая кульбиты и развороты. Рывок, поворот, и вот уже поверженный противник лежит внизу, а мой локоть упирается ему в шею, прямо в кадык.

Чуть резче и сильнее, и он проглотит собственный язык.

Судя по взгляду, чернявый это понял.

Вместо того, чтобы добить его, я отшвырнул от себя, как шкодливого пса — всё ещё надеялся обойтись без трупов.

— Вы наглые, — рассмеялся я. — Устраивать драку почти на главной улице? И это сойдёт вам с рук?

— Кончай его! — отдал команду чернявый.

Амара с почти детским любопытством смотрела на происходящее широко раскрытыми глазами.

Очаровательная девица! Хотя и немного безумная.

Правила поединка тут никто соблюдать не намеревался? Что ж? Тогда и я в благородство больше не играю.

Я подарил им тень моей боли, внедряя её призрак прямо в их мозг.

Будь стая чуть поменьше, ребятам пришлось бы хуже. Но концентрироваться на восьмерых, понятное дело, куда сложнее, чем на двух-трёх.

Однако и того, что я смог им обеспечить, хватило с лихвой.

Кто-то хватался рукой за горло, кто-то тёр глаза, кто-то, встав на колени, пытался выблевать свою боль прямо на мостовую.

Прозвучал выстрел. Ударило в спину.

Несколько пуль просвистело мимо, рикошетя об бордюр.

Если бы мы были в боевике, летели бы искры. Но в реальности их не было — оболочка пули сделана из мягких сплавов, медь искр не высекает. Так же как при попадании пуль меня никуда не отбрасывало. Я продолжал держаться на ногах даже после того, как их восемь из четырнадцати вошло в моё тело. Боль хоть и была острой, пульсирующей, но оказалась вполне терпимой.

По первоначалу чернявый видимо думал, что мажет. Когда до него и компании дошло, что пуля, попадая в цель, не достигает нужного эффекта, с бандой недоумков случилась настоящая истерика.

Придурки один за другим повытаскивали оружие и принялись палить кто во что горазд, видимо, за образец приняв кадры из вестернов.

Пули свистели.

Слышались удары, вскрики, стоны.

Краем уха я услышал, как где-то далеко взвыли полицейские сирены.

К сожалению, для глупцов (в отличии от меня) пули были не столь безобидны. Трое из них упало, как подкошенные.

У ярко выбеленного бордюра лицом вниз лежал парнишка. На куртке его толстыми нитками был вышит скорпион.

Перевернув с живота на спину, я мог только с грустью констатировать, что любая помощь уже лишняя — пацан мёртв.

Грусть, как это часто со мной случалось, легко оборачивалась гневом.

Я шагнул к чернявому.

Он попятился от меня с ужасом в глазах, мотая головой из стороны в сторону.

Схватив его за грудки, стянув воротом шею, я яростно зашипел ему в лицо:

— Я не знаю, кто твоя сестра — дура или шлюха? Возможно, и то, и другое вместе. Но знаю одно — она этого не стоит!

Он по-прежнему трясся в моих руках, как осенний лист на ветру:

— Не… не надо! Не убивай…

Я с отвращением разжал пальцы:

— Убирайся.

Амара продолжала стоять посредине улицы, хлопая густо подведёнными глазами. Я с тревогой подумал о том, что случайная пуля в перестрелке только чудом не попала её хорошенькую, но совершенно безмозглую головку.

— Этого ты хотела? — рявкнул я на неё.

Подъехал полицейский наряд. На разговоры с ними у меня не оставалось сил. Боль и кровопотеря сделали своё дело. Но главное — беседовать не было желания.

— Эй, парень, ты куда? — схватил меня за руку один из стражей закона.

От усилия, которой пришлось сделать для внушения, из носа закапала кровь, но спустя мгновение сержант моргнул, выпуская мой рукав.

— Какого черта ты его отпустил? — кивнул ему напарник.

— Кого?

— Да того смазливого красавчика?

— Какого красавчика?

Напарник тоже моргнул и начисто забыл о моём существовании.

Кое-как я вполз в машину. Кое-как закрыл за собой дверь.

Нужно было побыстрей убраться со стоянки, пока кому-нибудь снова не пришло в голову заинтересоваться моей персоной.

Чувствовал я себя отвратительно.

Совесть терзала так, будто я собственноручно пристрелил этих юнцов. И это было глупо, потому что был тот редчайший случай, когда моей вины не было никакой.

Стараясь вести машину плавно, без рывков, я направился в сторону отеля.

Штук девять пуль засели у меня в теле. Одни раны щипали, другие — зудели, в третьих чувствовалась ломота.

В глазах то темнело, то двоилось. Голова кружилась.

Пальто было безнадёжно испорченным. Одно хорошо — хоть тёмное. Для того, чтобы заметить, что на нём не следы грязи, а кровь, нужно хорошенько присматриваться.