Александр Борисов - Хрен знат

Вместе с именем, прозвучавшим на всю станицу, Васька в моих глазах, сразу обрел статус, чуть ли ни своего человека. Хрен его знает, вдруг родственник? Вон как Пимовна и ба обнимались! Я даже стал смотреть на Звездюшкина без прежнего негатива.

Он подгребал бочком, приставными шагами, настороженно глядя из-под излома белесых бровей. По вывернутой нижней губе сочилась сукровица, что придавало его лицу, характер обиженный и плаксивый. И правда, чего психанул? Смалился, старый дурак...

- Так что вы там с Сашкой не поделили? - еще раз спросила бабушка Катя.

Пацанчик подумал, наморщил лоб и выдохнул традиционное "та-а-а..."

- Миритесь. Сейчас же миритесь!

Я с готовностью спрыгнул с телеги. Ноги, обутые в кеды, мягко пружинили на придорожной пыли. Васька посмотрел на меня пристальным, запоминающим взглядом, чтобы не ошибиться, если поймает в следующий раз и протянул правый кулак с оттопыренным

грязным мизинцем. Ну, блин, отстой! Это типа того, что и я должен

сцепиться с его пальцем такою же точно клешней, и махать ею в воздухе, повторяя, как заклинание:

Мирись, мирись, мирись

И больше не дерись.

А если будешь драться,

То я буду кусаться!

В нашем маленьком городишке эта традиция отмерла, когда я был еще дошколенком. А здесь, в сельской глубинке до сих пор так?! Я представил себя со стороны, и покраснел от стыда.

Бабушка Катя ждала. Но и ради нее, я не смог заставить себя пройти сквозь такие моральные муки.

- Давай по взрослому, - сказал я Звездюшкину, шагая к нему с раскрытой ладонью. - Ты молодец. Если бы я не ходил в секцию бокса, еще неизвестно, чья бы взяла.

- Лады! - улыбнулся Васька, делая вид, что ему пофигу мои комплименты, но мордой порозовел. - Ты тоже законный пацан. Будем дружить.

Я тоже расцвел, но по другой причине. Слово "законный" упало на душу с такой сладкою болью! Было оно когда-то наиболее часто употребляемым в уличном лексиконе. Вместо "хорошо" мы говорили "законно". В моей старческой памяти это почему-то не удержалось. Спасибо, Васька напомнил.

- Ну что, помирились? Сидайте теперь. Ехать пора.

Пимовна была при вожжах. Ба разместилась на моем месте. Сидя спиной к лошадям, заботливо поддерживала за высокую ручку коляску с добром. Помимо тыквачных семечек, там была молодая картошка, петрушка, укроп и банки с солениями.

Мы с Васькой молодецки запрыгнули на задок и устроились там, среди громыхающих фляг.

- У колдуна будете ночевать, - просветил меня новый друг, - или у нас. Ты только на рожу его не смотри. Страшно. Мне один раз ночью приснилась, так я на перину нассал. Ох, и ругалась бабка Глафира...

Я не знал, кого слушать. И там интересно, и там.

- Как тебе отчий дом? - голос Васькиной ба, вальяжно переливался на низких тонах.

Бабушка Катя что-то прошептала в ответ и засмеялась. Грустно засмеялась, и через силу:

- А комнатки ма-ахонькие! Не развернуться. Все товаром заставлено. Я считай, только трещину в потолке и узнала.

- Ну, так, сколько тебе было, когда Пим Алексеевич подался на Зеленчук? Годочков пять, шесть?

- Седьмой пошел, я же январская...

Если б не гулкий голос бабки Глафиры, я бы вообще ничего не понял из этой беседы. Гремели пустые фляги, Васька балабенил под ухом. Только и разобрал, что в доме, где сейчас магазин, когда-то родилась Пимовна. Что в 1918-м, отец ее ушел в горы вместе с семьей и верными казаками и принял участие в восстании, после которого в станице Ереминской не стало кому жить.

Услышь нечто такое в прошлой своей жизни, я бы спрыгнул с телеги и подался до дома пешком. Плевать, что бабушка Катя наша соседка. Нечего делать советскому пионеру в обществе недобитых буржуев. Как поется в нашей отрядной песне?

Славен Павлик Морозов,

Жив он в наших сердцах,

Презирая угрозы,

Он за правду стоял до конца.

Вот так! За правду пацан стоял. Потому, что правда одна. А все остальное - ложь!

Теперь же... впрочем, Васька не дал сформулировать то, о чем я думал теперь. Со словами "скажи, а?", он толкнул меня локтем в бок. Нужно что-нибудь отвечать, неудобно, еще обидится.

- Почему ты решил, что мы к колдуну приехали? - задал я один из вопросов, который вертелся на языке.

- К кому же еще?! - удивился мой новый друг. - У нас ведь, в станице, если появится кто-то из иногородних, все только его и спрашивают. Лечит он. Бабке Глафире голос вернул. У меня на правой руке было три бородавки. В школе писать не мог. Так он только ладонью провел, к вечеру они и отпали...

Васька с удовольствием зацепился за новую тему. Я же смотрел на грустный пейзаж, подернутый облаком пыли и препарировал прошлое.

Мать Пимовны отпечаталась в моей памяти стоящей в конце проулка, с поднятой палкой в правой руке. Скандальная была женщина, с раздвоенным языком. Ну, чисто бабушка Катя, когда крепко поддаст. Меня, правда, привечала, но только я ее все равно почему-то боялся. Помню еще, что она принципиально не ходила голосовать. В дальний конец улицы, всыпать кому-то чертей, это она бегом, с дорогой душой. А вот, на избирательный участок, до которого два квартала, ноги не шли. Только на дому. Ежегодно, во "всесоюзный праздник" перед ее двором останавливалась бортовая машина с огромным бордовым ящиком в кузове.

Опять же, словечко "иногородний", сорвавшееся с Васькиных уст. Оно ведь, даже в станицах звучало пренебрежительно. В том смысле, что человек не из какого-то там города, а из-за ограды. Будучи дошколенком, я часто ловил его мордой, вслед за ударом под дых. Дед, без базара, казак, но я-то приехал с Камчатки, значит, иногородний. Так до революции звалось на Кубани все неказачье население. Будь ты хоть миллионер, а общинной земли тебе в собственность ни аршина. Плати и бери в аренду. На сходе, соборе и станичном кругу ты тоже никто. Хорошо если пустят в сторонке постоять, поглазеть. Типа того, что "Кубань, конечно, Рассея, но мы этот чернозем у турки из глотки выдрали, поэтому она наша!"

Как я и предполагал, телега остановилась возле двора, где глаза

Бабушки Кати вышли из комы.

- Приехали! - сказала она.

- Ворота открой, внучок, - пряча в футляр очки, ласково пробасила бабка Глафира, - а ты, хлопчик ему помоги.

- Саша его зовут, - напомнила Пимовна.

- Ну да... Саша... хороший мальчик...

Без Васьки я бы ворот не нашел. Бюджетный вариант: две секции плетня, прибитые по краям толстой резиной, раскрывались как створки окна, если, конечно, их приподнять. Взрослые занялись лошадьми. Развернули их мордами к передку брички, задали сенца. Судя по приготовлениям к долгой стоянке, колдун жил где-то недалеко.

- Во-о-н его хата, наспроть, - подтвердил Васька, ткнув, для верности, в покосившуюся калитку, указательным пальцем правой руки. (Был он, кстати, не Звездюшкин, а Казаков). - Без бабки моей, никого во двор не пускает. Даже почтарша, когда пенсию по дворам разносит, сначала стучится к нам.