Константин Кураленя - Шаман-гора

Я обратил внимание, что мою сторону плота сносит на берег, и несколькими гребками правила выровнял положение. Мои думы приняли совершенно другое направление. У Степана с Катериной что-то наклеивается, но уж больно оба строптивы. Никто друг дружке не уступит. Ну а так, со стороны наблюдать интересно.

Они думают, что об их чувствах никто не подозревает. Наивная простота. Всем об этом уже судачить надоело. Я стал примечать, что даже отец Катерины, Устюгов Демьян, стал на Стёпку как-то по-новому, по-хозяйски поглядывать. Наверняка уже место ему при себе определяет. Ну-ну, Демьян Андреевич! Казаки-то, они как привыкли? Умыкнёт красавицу и поминай как звали.

— Послухай, дядька Михаил, вот давеча Степан про Сибирь сказывал. Неужто Ермак воевал там с теми самыми татарами, что нашу Рассею когда-то полонили? — прервал мои размышления Болдырев Яшка. Я от неожиданности вздрогнул. Яшка в паре со мной стоял у конца правила.

— Ну, конечно, не те же самые, а их изродившиеся потомки.

— Как эвто?

— Ну, ты помнишь, Степан говорил, что несколько десятков русских воинов поворачивали вспять тысячные отряды Кучума?

— Конечно.

— А во времена Чингисхана, Батыя и их последователей было наоборот. Потому что там из-за одного воина, трусливо покинувшего поле брани, предавали смерти весь десяток его товарищей.

Из-за десяти человек казнили сотню. Вот такая была дисциплина.

— Вот эвто да! — восхищённо протянул Яков.

— Поэтому они и прошли полмира. Ну, конечно, не только поэтому. Были и другие причины, — поправил я себя.

— А пошто они изродились? — с трудом выговорил Яков новое для себя слово.

— Потому как сытая и спокойная жизнь до добра не доводит.

Да и опять же рабы. А когда тебе ещё ко всему прочему и трудиться не приходится, да и лень… Таким образом великие империи и народы пали под мечами более настырных и жадных до жизни.

— И откуда тебе всё известно? Не иначе правду люди бают, что, ваше благородие, ты, за дуель разжалованный, — не сдержался Яшка.

— Отчего же? — удивился я. — Вон и Степан немало знает.

— Э, Стёпка-то знает. Только знания ваши не в Стёпкино разумение, — уверенно махнул рукой Яшка.

— Думай, парень, как тебе хочется. А как бы там ни было, с этого парохода нам с тобою никуда не деться, — сердито пробурчал я и дёрнул правило в свою сторону.

— Значитца, ты веришь, что Стёпка свой род от того самого Кольца ведёт?

— А что, жизнь нам иногда подбрасывает такие выверты, что и не в такое поверишь, — ответил я задумчиво. Уж я-то это знал теперь не понаслышке.

Наконец-то далеко впереди баржи и плоты одни за другими стали приваливать к берегу. Своеобразное движение и похрюкивание внутри желудка напомнили о том, что человек состоит из плоти и крови. А эту плоть и кровь непременно надо кормить белковой пищей, а иначе труба-дело или кранты.

Едва причалили к берегу, как хозяйки засуетились у разводимых костров, а молодняк под присмотром старших занялся своими святыми обязанностями — выгулкой и выпаской скотины. Дела, уже давно ставшие обычными… Женщины, небольшими кучками, устремились к прибрежным кустикам и местам поуединённее. Когда все вновь собрались у костров, а в котлах весело булькала похлёбка, Степан, лениво почёсывая за ухом, проговорил, обращаясь к жене Зимина: — Давеча видел я, тётка Праскева, как ты одна, без обчества, до кустов путь держала.

— Ну и щё, охальник окаянный, нашёл куды смотреть, — подбоченилась дородная женщина возрастом более сорока лет.

— А он шибко бабами, которые в возрасте, интересуется, — прыснули со смеху молодухи. — Жалеет, что ты его, тетя Праскева, не пригласила поучаствовать.

— Ну, приглашения мне ваши за ненадобностью. Ежели которую ухвачу, так зараз не отвертится, — всё таким же невозмутимым тоном продолжал Степан. — А вот ходить до лесу одни вы бы, бабы, поопасались.

— Эвто с чего бы? — дёрнула плечиком Катерина.

— Да опасаюсь я, как бы кто не прихватил вас за это самое место, пока вы будете в интересном положении, — уже ухмыльнулся Стёпа.

— Да щё же эвто, чёрт усатый, шутки нам этутка шутить удумал? Счас я тебе разум-то вправлю, — молодая баба, держа в руке мокрую со стирки пелёнку, решительно шагнула к казаку.

Стёпка, смешно перебирая ногами, заелозился задницей по траве в сторону от женщины.

— Ты что это, молодуха, на воина руку поднимать? — неуверенно выкрикнул он.

— А откудова мне знать, какой ты воин? Ты на меня в атаку не ходил. И окопа моего тебе не видать как своих ушей, — под общий смех отбрила молодка Степана.

— Во баба! Чья такая? — вытер Степан со лба испарину.

— А чья бы не была! Тебе ведь ясно было сказано, что в свой окоп она тебя не допущает, — выкрикнул из толпы молодой голос.

— Во стерьвы! — только и смог восхищённо сказать Степан.

— Вот чего, бабское семя, удумали. Я им про то, что поопасаться надо, а они всякие безобразия мне высказали.

— А чего ж эвто нам опасаться, господин казак? У нас этутка мужиков цельная прорва. Да и у тебя с солдатиком вон какие ружья ловкие да сабельки вострые. Ажно сердце заходится.

— Во-во, — решил отомстить за свой мимолётный позор Степан. — Ты шасть в кусты, а там хунхуз. Ты только, я извиняюсь, свои дела справлять наладилась, а он тебя хвать и айда подалее от этих мест. А там тайга. Ищи-свищи.

— А кто оне такие, эвти кункузы? — оторопела молодка.

Все притихли. Оборот дела стал более интересным.

— А это такие маньчжурские гулящие люди. Разбойники, значит. Очень никчёмный для жизни народ. Но русских баб любят, аж скулы ломит, — мстительным тоном продолжал Стёпка.

— А пошто баб-то? — тупо спросила молодка.

— Для своей хунхузской мужичьей надобности, — терпеливо удовлетворял свою месть казак. — Уж очень они любят с бабами этим делом заниматься. Мужики у них в таких случаях не в почёте. Потому мы и могём до кустов без опасениев. А вам ни-ни.

Ну, если токмо окромя такой, которая сама пожелает.

До сих пор сдерживавшие свой смех мужики начали хохотать в открытую. Стёпка, от греха подальше, подхватив рукою шашку, метнулся к ближайшим кустам.

— Чего встала, колода? Беги вслед. Вишь, он тебя к кункузу приглашат. А мабудь, желает, чтоб ты ему саблю ишто навострила. Точилка-то, небось, ишто не стёрлась, — упражняясь в остроумии, хохотали мужики.

— Охальники вы беспутные, — ругались бабы. — Хоть бы дитёв малых да девок постыдились, черти сивобородые.

Шум поднялся такой, что не поленился и прибежал кто-то из начальников. Узнав в чём дело, он произнёс:

— Очень своевременное предостережение. Да-с. Хоть на моей памяти такого не было, но очень уж действительно никчёмный народишко.

Все поутихли, а Степан, гордо расправив плечи, смело покинул своё временное убежище. Однако он не переставал косить своим шалым глазом на женщин, которые попали на его неугомонный язык.