Сергей Калашников - Внизу наш дом

— А в войсках реактивный уже опробовали?

— Выпускали один поохотиться в районе Пскова. Его специально наводили на «рамы» — так он их все посбивал. Сам знаешь, какая трудная это цель. Но за счёт высоких скоростных качеств новинки их пощёлкали, как семечки.

— Демьяныч работал?

— Он самый.

— Может, и я на что сгожусь?

— Тебе дорожка на фронт заказана — меня об этом строго-настрого предупредили. И испытывать новые самолёты запрещено.

— Реактивные с приводом на компрессор от поршневого мотора в отдельном конструктиве собирали?

— Да. Получилось громоздко. А что, в вашем варианте истории делали так?

— Не помню ничего подобного, Валерий Павлович. У нас даже на небольшом истребителе особого толку от подобной сборки не получилось, хотя, ставили её не на москит, а на машину массой под три тонны.

— И горючего эти реактивные жрут, просто жутко сколько! — вздохнул Чкалов.

Выйдя из кабинета командующего, я почувствовал себя озадаченно — октябрь сорок второго, а опыт боевого применения реактивного истребителя уже появился. Штаны бы не порвать от таких широких шагов!

Странные дела творятся — судя по сообщениям радио и газет, на наших фронтах не происходит ничего существенного. Даже про бои местного значения не упоминают. Зато о сражениях в Югославии и Румынии повествуют красочно и многословно. Фашисты продолжают там наступать, но в сводках постоянно мелькают одни и те же географические названия — населённые пункты переходят из рук в руки с завидным постоянством. Вообще-то местность в тех краях гористая, сложная для ведения наступательных действий.

— Думаю, немцы рвутся к Варне, — заключает Мусенька, прочитав очередную сводку. — Ходили слухи, что через неё американцы поставляли Гитлеру ближневосточную нефть.

— А я читал, что Германия гнала бензин из угля.

— Раз читал, значит, гнала, — кивает моя славная. — Но, наверно, дело в мощностях заводов — они ведь не в одночасье строятся. Судя по всему как раз сейчас бензиновый голод в результате потери источников нефти в Румынии и отсечения поставок через Болгарию, достиг своего максимума.

— Хм! А не этот ли момент является самым подходящим для решительного наступления? — свой разговор с товарищем Сталиным я супруге пересказал, поэтому она прекрасно меня поняла.

— Октябрь на дворе. Дожди, дороги развезло. Разве что на юге сейчас более-менее сухо. Но там противника и нет, — разводит она руками.

Мы сидим в нашем доме под Горьким у тёплого бока протопленной печки и лепим пельмени, поджидая с работы маму и старшую из Муськиных сестёр. Младшая уже вернулась из школы и послушно делает уроки.

— Дороги развезло, — бурчу я себе под нос. — Грязи по уши. Но ведь танки грязи не боятся.

— Не боятся, — подтверждает моя замечательная. — Особенно, если к месту применения их доставляют по воздуху.

В этот момент мой взгляд упёрся в неровность на боку печки и остановился.

— Ты этот сочень сам будешь защипывать, — буркнула Муська. — Ну, чего замер? Дошло до тебя?

Кусочек теста под моей скалкой достиг толщины папиросной бумаги — настолько обожгла меня догадка.

— Только ты никому не рассказывай, — подзудела супруга. — А сочень давай сюда, я сложу его вчетверо.

Наши предположения, те самые, которые мы даже не озвучили, настолько они были… захватывающими, начали сбываться уже на следующий день. И в совершенно неожиданном развороте. Сводка Совинформбюро принесла известие об освобождении восьми населённых пунктов. Названия эти нам ничего не говорили, кроме, разве, воспоминания, что в одном из них я когда-то делал пересадку с поезда на поезд. Потом мы долго ползали по карте, отыскивая эти малопримечательные на первый взгляд пункты. Отыскали три — это оказались узловые станции. Затем уже дело пошло веселей, и вскоре мы в атласе нашли все — тоже узловые станции. Располагались они в глубине вражеской территории. Пересечение движения по ним отрезало от железнодорожного сообщения достаточно обширный район на стыке Украины и Белоруссии и ставило под угрозу выступ, занятый противником, нависающим над Киевом с севера. Это как раз в то время, когда грунтовые дороги превратились в сплошную грязь, а шоссе… над шоссе, надеюсь, господствует наша авиация. И днём, и ночью.

Нет, я не стратег, но нетрудно представить себе, что у немцев началось интенсивное перемещение войск — высаженные в тыл десанты необходимо уничтожить. В такой ситуации очень многое зависит от действий командиров, начиная от уровня взвода, заканчивая дивизией. А в выучке сухопутных войск я понимаю немного. С другой стороны — год и три с половиной месяца войны — довольно серьёзная школа. Думаю, наши штабы разбираются в подобных вопросах и знают, что делают.

Так и сидели мы в колхозе Луч, что под Горьким, и напряжённо вслушивались в сообщения, читаемые Левитаном. Доклад о взятии Сум на этом фоне выглядел логичным. Потом грустным голосом горячо любимый нами диктор сообщил, что Красная Армия после упорных боёв оставила те самые узловые станции — видимо десантники ушли в леса. И был зачитан длинный список награждённых летчиков-бомбардировщиков. Каждый десятый — посмертно.

Мы, разумеется, пытались читать между строк, дополняя услышанное собственными предположениями — получалось, что операция, в целом, прошла неудачно, но противника покрошили сильно. И в это время ни с того, ни с сего, южнее Киева оказалась в котле огромная группировка германских войск — мы окончательно запутались. Но в целом, изменения показались правильными — наши заставили фашистов обороняться. И тут, как обухом по голове — Псков и Вильнюс снова наши, да ещё и уличные бои в Кенигсберге.

По всему выходило, что ударами с нескольких направлений Красная Армия нащупала слабые места и сумела развить успех там, где не ждали. К этому моменту уже пришла зима, выпал снег и заметно подморозило. Но изменения обстановки продолжались — то и дело освобождались населённые пункты, зачитывались списки награждённых — я полностью перестал понимать логику происходящего. И, хотя цифры потерь не назывались, было понятно, что в этой мешанине они исчисляются на тысячи человек.

Что мы делали? Имею в виду, с Мусенькой. Ничего особенного. Улучшали свою физическую форму, приводили в порядок дом и хозяйство, я участвовал в разного рода колхозных работах, когда требовалась малая механизация — два маленьких четырёхколёсных трактора, отжатых мною ещё в период их конструирования, исправно служили. Начиная с разгребания наносов снега и вывоза навоза на поля, заканчивая перевозкой телег с молочными бидонами или волочением брёвен для построек. Потихоньку обучил деревенских ребятишек этим премудростям и выкатил в адрес завода несколько портянок замечаний и предложений. Да, неуклюжие маломощные недотягачи продолжали собирать всё там же, на авиазаводе, потому что это требовалось армии.