Сергей Калашников - Внизу наш дом

Нашёлся здесь и уже готовый самолёт, правда, Харьковской сборки, который я и поднял в воздух — это у меня впервые, поэтому к полёту пришлось серьёзно готовиться.

Ну, что сказать — птичка послушная. То есть пилотировать приятно. Крыльевых ШКАСов оказалось не шесть, как говорил мне Мичугин, а четыре, что тоже немало. Пятый для защиты задней полусферы, Нормально оборудован бомбоотсек, да и к подвеске тех же бомб под крыльями самолёт готов. Или реактивных снарядов. В общем — вполне достойный ближний бомбардировщик. А уж обзор из кабины просто превосходный. И крыло механизировано — даже посадочные щитки имеются.

Рубить такой аппарат неблагоприятным отзывом было бы неправильно, хотя, недостатки ведь можно найти и у телеграфного столба. И ещё меня терзало полувоспоминание-полувпечатление. Из глубин подсознания выплывало что-то когда-то услышанное. Говорили об этом самолёте нечто неблагозвучное, причем, говорили со знанием дела.

А ещё я злился на эти машины из-за «перехваченных» моторов М-82. Хотя, с другой стороны, они тоже нужны. Бомбовозики. Ближние тылы, прифронтовые дороги, колонны на марше — все это, по моему глубокому убеждению, должно получить свою порцию стокилограммовых бомб, на несение которых этот самолет, прежде всего и рассчитан — это у Су-2 главный калибр.

Картина, если представить себе её со стороны, должна была выглядеть очаровательно. Юный, буквально молоко на губах не обсохло, капитан в грозном статусе инспектора ВВС, ходит, как кот вокруг сметаны, около стоящего на площадке самолёта и буквально есть его глазами.

«То их понюхает, то их полижет, то к темю их прижмёт, то их на хвост нанижет», эти слова из басни Крылова сами просились на язык. Да, сначала с детьми, а потом и с внуками я учил их много раз, проверяя, как выполнено домашнее задание.

Сейчас, заглядывая во все щели, я старался понять конструкторский замысел и отделить его от того, что было внесено позднее в порядке устранения замечаний. Техники, то и дело, открывали люки в обшивке, давая мне возможность полюбоваться на самые интересные фрагменты начинки.

Слоган «Быстрее, выше, дальше» дамокловым мечом довлел над нашей авиацией и этого периода, и позднее, приводя, подчас, к не совсем логичным результатам. И здесь тоже явно прослеживались следы воздействия людей, очарованным звучанием этого лозунга. А за бензобак перед пилотской кабиной я искренне хотел кого-то растерзать. Нет, не конструктора — он человек подневольный. Но ведь кто-то потребовал увеличения дальности! И её довели до девятисот километров. То есть машина стала пригодной для работы и не в ближнем тылу противника. Скорость у неё тоже показалась мне избыточной — чем быстрее летишь, тем ниже точность бомбометания. Если прикинуть на высоту сброса примерно метров триста… достал счёты, логарифмическую линейку и принялся считать погрешности… ну… где-то на грани, если учитывать радиус поражения стокилограммовых бомб. Высотность больше восьми километров — а это уже кислородное оборудование.

Нет — для фронтового бомбовозика это лишние припарки. Меня уже начинало распирать от чувства, будто во всём этом знатно покопался коварный враг, под видом улучшений добившийся усложнения машины и сроков её доводки. Но сдержал свои порывы, привычно списав эти явления на обычную дурость, на стремление выпятить свою требовательность и на то, что люди, дававшие отзывы об этом аппарате, думали всяк по-своему, отчего устроили конструктору цепь головоломок.

— Какие впечатления? — ко мне подошел человек в штатском с самым обычным лицом. Нет, облика Павла Осиповича Сухого я не помнил, но тревога в глазах… Похоже, что это он и есть.

— Субботин, — протянул я руку для приветствия.

— Сухой, — всё правильно, угадал.

— Я видел эти машины в деле, поэтому скажу прямо — техника нужная. Но меня не покидает ощущение, что с ней что-то не так.

— Признаться, отзывы из строевых частей пока ко мне не поступали, а на словах передают самое разное, — кивнул Павел Осипович. — Неужели наши собираются сдавать Харьков? — добавил он тревожно.

— Не хотелось бы, — ответил я задумчиво. — Но переломить хребет фашистскому зверю будет нелегко. Поэтому наша задача — обеспечить войска надёжными и эффективными самолётами.

Ответа на это заявление не последовало — похоже, я перегнул с официозом. Жалко — очень захотелось оказать на этого конструктора некоторое давление. Попробую, пожалуй, технически и по шагам.

— Скажите, если не заполнять главный бензобак тот, что в фюзеляже перед кабиной, а пользоваться только крыльевыми — на какую дальность следует рассчитывать.

— Около трёхсот километров. Может быть чуть меньше — это зависит от режима полёта.

— Маловато, — кивнул я своим мыслям. — Желательно приблизиться к цифре в четыреста километров — иначе не до всех целей удастся достать с основных аэродромов. Но, как я понимаю, в связи с достаточно высоким заполнением крыла механизацией, шасси и пулемётами, лишнего места там просто нет. Тогда напрашивается вопрос о снижении расхода топлива.

— В принципе, тут всё в воле лётчика, — пожал плечами Сухой.

— Понимаю. Этот народ любит поддать газку и пошибче разогнаться. С этим фактором мы вряд ли что-нибудь сможем поделать. Остаются конструктивные ухищрения.

— Если ограничить мощность мотора принудительно, то увеличится его ресурс. Но полковые техники обойдут любые заглушки или иного рода приспособления. Так было, если вы в курсе, с УТИ-17 и УТИ-16.

Я был в курсе.

— Выходит, нужно применить двигатель несколько слабее, — мне осталось только руками развести.

— С М-62, пожалуй, это получится, — неохотно согласился Павел Осипович. — Но за потерю скорости меня съедят вживую.

— Потерю скорости я бы представил в качестве дополнительного выигрыша, повышающего точность бомбометания. Тем более — это соответствует действительности и известно мне из собственного опыта.

— Вы воевали?

— Недолго, — ну стану же я признаваться, что, на самом деле — долго. — Под Браиловом чуть больше двух недель.

— Вы бомбардировщик?

— Нет, истребитель, но бомбить нам приходилось. Чтобы избежать поражения зенитным огнём, невольно стараешься поскорее проскочить опасную зону, но точность попадания в цель от этого падает.

— Право, даже и не знаю, что ответить. Как-то уж очень необычно выглядит то, что вы утверждаете.

— Самый простой способ проверить мою правоту — эксперимент. Проведите бомбометание с двух машин. Этой, — кивнул я в сторону стоящей рядом сушки. — И с неё же, но после переделки.

— Переделки? Помилуйте! С чего это я буду вносить изменения в утверждённый образец?

— Образец можно будет и переутвердить в случае получения представительного результата. А если я ошибаюсь — вернём всё обратно.