sdcss

Он уже давно думал о несовершенстве результатов, достигнутых в Трактате: он исходил тогда из упрощенной картины мира и ее логического образа в языке. Теперь его задача — создать более реалистичный подход к языку и миру.

Значения слов, признает он, определяются не отношением их к фактам, как думалось в пору Трактата, а их жизнью в языке, бытовыми, историческими. идеологическими да мало ли еще какими ситуациями, в которых они употребляются, — правилами "языковых игр". Слов, которые гарантировали бы возможность точного знания о мире, не существует. Язык теперь видится ему подобным старинному городу с лабиринтом запутанных улиц, нагромождением разновременных построек.

Но это не значит, что не существует ни невыразимого, ни границы между ним и словом, ни возможности мистического знания высших ценностей, расположенных по ту сторону границы.

И задача философии — та же, что прежде: прояснение языка. Составление точной карты языковых значений, проведение границ между "языковыми играми", помощь в высвобождении из неисчислимых ловушек, которые готовит человеку язык, выявление условий очередной игры в том, что так легко принять за вечные истины. Философия по-прежнему говорит человеку: истина не там, где ты думаешь, не то, что ты о ней говоришь. Это—все то же стремление к ясности, усиленное лишь пониманием того, что окончательная логическая ясность недостижима.

Бытует весьма устойчивое мнение, что Витгенштейн вообще на всем протяжении своей интеллектуальной биографии ни о чем, кроме языка, не говорил. Но для чего было так пристально в него вглядываться? Не для того ли, что язык был ему важен как охрана границ молчания, гле по-прежнему располагалось самое важное? Другое дело, что теперь он иначе, чем во времена Трактата, очерчивал эту границу, иначе группировал вдоль нее интеллектуальные силы. Иначе моделировал пограничную зону. Но занимался он тем же, чем прежде: не построением теории, которая бы обслуживала некую практику, не философией языка, не анализом нравственных норм, а, как сказал В.В. Бибихин, "онтологической этикой — делом хранения бытия". И язык, и нравственные нормы были только средствами для решения этой задачи.

Он еще не раз делал попытки уйти от философии как профессии, все время возвращаясь к мысли, что единственно важное дело — это воплощение ценностей в праведной жизни. Во время Второй мировой войны уверенный, что теперь преподавать философию "бессмысленно и позорно", он стал разносчиком лекарств в военном госпитале. И все это время не переставал думать и писать философский дневник, разговор с собой, полный вопросов, на которые нет ответов, бесконечный "гипертекст", лишь по видимости рассыпающийся на фрагменты, а на самом деле образующий необозримое, постоянно растущее целое.

По рукам ходили записи лекций Витгенштейна — так называемые Голубая и Коричневая книги, но печатать он ничего не разрешал: чувствовал, что, будучи вырваны от живого, здесь-и-сейчас происходящего мышления, его мысли обречены на искажение. "Философские исследования" он готовил к печати сам и не успел закончить. Книга увидела свет уже после смерти автора, и это стало началом новой славы Витгенштейна и новой, несравненно более широкой полосы его влияния на современную мысль.

Работы "позднего" Витгенштейна повлияли на философию лингвистического анализа, которая стала складываться в Великобритании с 1930-х годов. Оттолкнувшись от Витгенштейна, это идейное течение, как и логический позитивизм, пошло своим путем. На этой основе сформировалась исследовательская программа теоретической лингвистики, в пределах которой тоже было достигнуто множество осмысленных результатов. Чуть ли не до сих пор Витгенштейн считается родоначальником того направления в аналитической философии, которое концентрируется на анализе значений отдельных выражений естественного языка и никаких иных целей и задач перед собой не ставит.

Интерес к темам "молчания" и "мистического" у Витгенштейна появился в 60-70-е годы. Его позицию стали сопоставлять с дзен-буддизмом; в Витгенштейне увидели мыслителя, который изнутри западной культуры самостоятельно пришел к духовности и мировоззрению "восточного" типа. Российский исследователь В.П. Руднев считает Трактат сопоставимым с Библией, Бхагавадгитой, Дао де шин и Алмазной сутрой, а ТВ. Бойчук проводит параллели между Витгенштейном и христианской теологией от апостола Павла до Фомы Аквинского, Иоанна Дунса Скотта и Уильяма Оккама. Думается, это еще не предел возможных интерпретаций.

А как же проблема счастья? Витгенштейн ответил на этот вопрос. "Передай им, — сказал он перед смертью жене врача, дежурившей у его постели, — что у меня была прекрасная жизнь".

Как известно,

Леонардо да Винчи знал все.

Но даже он сегодня подписался бы на журнал "Знание — сила".

Мы знаем больше...

Александр Абалихин

Под куполом сверкали разноцветные огни фейерверка. Повсюду звучала музыка. Но это был праздник, на котором Эйнар чувствовал себя совершенно чужим. Впрочем, изгоями были не более сотни человек. Собственно, они и являлись людьми. К людям большинство ярлов относились как к существам чужеродным и не достойным общения.

"Интересно, а мы бы, люди, терпели бы таких, как ярлы, если бы нас было больше, и мы были сильнее?" — думал Эйнар, глядя на серое небо. Конечно, неба как такового не было. Купол поселения днем был всегда серым, а ночью — черным и звездным. В поселении создавалась имитация земного дня...

Эйнар не знал настоящей Земли. Он был глубоким стариком. Здесь, в Колонии "А" люди редко доживали до пятидесяти лет. Ему уже было сорок пять лет. Он родился здесь и относился к третьему поколению коренных жителей колонии. Жена его погибла во время экспедиции к вулкану Гефест, когда их сыну было три года. Рил, их ребенок, родился ярлом! У людей уже давно не рождались нормальные дети. Это было страшно, но воспринималось здесь, на Марсе, как данность. Землю Эйнар помнил по тем фильмам, которые он смотрел вечерами по стереовизору. Раньше было много записей фильмов с видами и описанием жизни разных континентов Земли, рассказывающих о науках, искусстве и истории Земли. Он зачитывался книгами земных классиков, любил стихи и фантастику. Фантастику... Он пытался отыскать в ней что-то похожее на то, что произошло здесь, коша ему еще не было и семи лет... Тогда с работы пришел отец, и сказал, что выехать в очередную экспедицию не удалось. Выхода из Колонии "А" не было. Он был замурован. "Кем?" — спросил тогаа его Эйнар. "Не знаю. Никто не знает", — ответил отец. Мама была перепугана. Новости на стереовизорах передавались только по местному каналу. Земля молчала.