sdcss

Он писал другу: "Цель книги — этическая... Моя работа состоит из двух частей: первая часть представлена здесь, а вторая — все то, что я не написал. Самое важное — именно эта вторая часть. Моя книга как бы ограничивает сферу этического изнутри. Я убежден, что это единственный строгий способ ограничения... Мне... почти все удалось поставить на свои места, просто храня молчание об этом... Правда, возможно, никто и не заметит, что об этом сказано в книге".

Действительно не заметили.

Выход Трактата — по-немецки в 1921 году, по-английски в 1922-м — означал перелом в его жизни.

Одним из самых тяжелых ударов стало разочарование в Расселе. Бывший учитель все-таки ничего не понял, хотя Витгенштейн объяснял ему свой замысел множество раз. В своем предисловии к английскому изданию Трактата Рассел представил цель автора как всеобщую "чистку" философии, религии, этики, начиная с их языка: сначала все переставить на единственно надежные — математические основания, а потом строить заново на чистом, не зараженном метафизикой пространстве.

Но Витгенштейн и не помышлял о подобной "чистке". Он вообще не собирался ничего ни разрушать, ни перестраивать. А к языку у него было лишь одно отношение: предельное внимание, чуткое вслушивание.

После Трактата он не опубликует ни одного своего философского текста — они начнут издаваться только после его смерти.

Он даже перестал заниматься философией, был уверен, что навсегда: в этой области он, казалось ему, сделал все, что вообще было возможно. И это принесло ему не радость, но чувство пустоты и отчаяния.

Мориц Шлик, основатель Венского кружка

"Передо мной стояла задача, — пишет он в 1921 году, — я ее выполнил и теперь погибаю... Жизнь моя, в сущности, стала бессмысленной и состоит из серии ненужных эпизодов".

Жизнь предстояло теперь заново решить как задачу — куда более важную, чем все задачи философии. Требовалось найти наиболее достойную форму жизни. Он ишет ее на путях общественного служения.

Свое огромное состояние он отдает, чтобы оно не мешало его свободе, и уезжает в глухую деревню учить детей немецкому языку и арифметике. Шесть лет он проучительствовал в селениях Нижней Австрии, издал "Словарь для народных школ", где описал диалектную разновидность немецкого, на которой говорили в Австрийских Альпах. Это была последняя книга Витгенштейна, вышедшая при его жизни.

Увы, учительство не задалось. Оно закончилось скандалом: Витгенштейна обвинили в том, что он бьет детей. Дошло до судебного разбирательства. Витгенштейна оправдали, но он уже не считал себя вправе оставаться учителем и никогда не мог об этом забыть. Через двенадцать лет он приехал из Кембриджа в Австрию, разыскал бывших учеников, которых наказывал тогда, и просил у них прошения.

Отказавшись от учительства, он решил стать монахом, но проницательный настоятель монастыря, к которому он обратился, отговорил его. Тогда Витгенштейн стал монастырским садовником. Затем вернулся в Вену и участвовал в постройке дома для своей сестры. Архитектором был его друг Пауль Энгельман, а роль самого Витгенштейна ограничилась в основном разработкой дизайна окон, дверей, оконных ручек и радиаторов. Дом получился замечательный. И все-таки все это было не то.

Тем временем идеи опубликованного Трактата, отделившись от личности создателя, жили своей жизнью. То, что суть там вовсе не в логике, начали замечать спустя годы после смерти Витгенштейна. А в начале 20-х Трактат стал откровением для теоретиков Венского кружка — группы интеллектуалов, которую в 1922 году собрал вокруг себя Мориц Шлик, профессор кафедры философии индуктивных наук Венского университета. Правда, члены кружка вчитали в Трактат смыслы, весьма далекие от настоящих забот автора.

Они увидели там прежде всего то, что метафизика — пустая болтовня. Что имеет смысл заниматься исключительно логическим анализом языка науки. А то, что располагается за пределами очерченного философией круга, сочли и вовсе не достойным серьезного внимания.

Такому прочтению Витгенштейн обязан своей ролью "духовного отца" системы идей, которую разрабатывал Венский кружок, — логического позитивизма.

Именно основатель кружка Мориц Шлик побудил Витгенштейна снова втянуться в философскую жизнь, и тот стал появляться на заседаниях и участвовать в дискуссиях.

Программой кружка было разработать новую научную философию, используя элементы традиционного эмпиризма в духе Юма, идеи Маха о том, что научны лишь высказывания о наблюдаемых феноменах, и тезис Витгенштейна о том, что осмысленные предложения лишь потому таковы, что описывают определенные факты. Основным инструментом такой теоретической реконструкции должны были стать математическая логика и принцип верификации. С их помощью планировалось создать совершенный язык, подобный тому, который, как они считали, предложил Витгенштейн в Трактате.

Главным интересом и ценностью логических позитивистов была наука, а философия служила лишь общему обоснованию специально-научных разработок. Анализ, предложенный Витгенштейном, они использовали по большей части для решения задач, связанных с обоснованием науки и унификацией научного знания. Со временем исследования логических позитивистов принимали все менее философский характер. Несомненно, они дали ценные результаты в области логического синтаксиса, логической семантики, вероятностной логики.., но все-таки это совсем другая история.

Витгенштейн никогда не хотел играть роль столпа логического позитивизма, лаже когда бывал на заседаниях Венского кружка. Его присутствие ни в коей мере не означало согласия с тем, что там происходило. Его-то мысль была как раз та, что решение научных проблем дает для решения экзистенциальных (единственно важных) проблем человека очень мало. Витгенштейна уже с самого начала раздражала принципиальная ограниченность позиции участников кружка, их высокомерная невосприимчивость к мистическому опыту. Он спорил с ними, но они (как, впрочем, и он) слышали лишь то, что хотели слышать. Они видели в нем экстравагантного чудака. Он был уверен, что они обедняют и профанируют его мысли. Разрыв был неизбежен.

Но дело было сделано: Витгенштейн вновь занялся философией. В 1929 году он возвратился в Кембридж. Защитив Трактат как докторскую диссертацию, он приступил к чтению лекций в университете.

Во второй период своей философской работы он снова занят — как будто проблемами языка.